— Где я могу найти мистера Д’Олэнторна? — спросил Абдулхан у часовых (английскому языку муллу обучил бывший профессор университета, проходивший «лечение» вместе с Нурадином в психиатрической больнице КГБ). Коротко остриженные солдаты с бычьими шеями, держа перед собой оружие, бесстрастными глазами смотрели сквозь Абдулхана, как будто он был прозрачный. Лишь после повторения вопроса один из них нажал кнопку переговорного устройства, висящего на груди, но все равно не произнес ни слова. И лишь когда Нурадин открыл рот, чтобы в третий раз задать свой вопрос, за его спиной раздался слегка хриплый голос капитана Вудхолла:
— У вас какие-то проблемы, мистер Нурадин?
— Почему ваши люди молчат, они что, немые? —в свою очередь с раздражением спросил таджик.
— По уставу армии ее величества часовым запрещено говорить во время несения караульной службы, — ответил английский капитан (Абдулхан, слушая его, заметил, что у офицера такой же бесстрастный взгляд, как и у солдат). — И все же, что вы хотели, мистер Нурадин?
— Мне необходимо встретиться с сэром Д’Олэнторном.
— Прошу, — Вудхолл указал рукой в сторону большой дубовой двери.
За дверью оказался небольшой рабочий кабинет, в самом конце которого за письменным столом сидел Чарльз Мортимер Д’Олэнторн. Профессор-востоковед что-то быстро писал.
— Сэр, — войдя без стука (наверное, были на этот счет особые распоряжения), обратился к эмиссару капитан, — к вам мистер Нурадин.
Тут же отложив свои бумаги, Д’Олэнторн поспешно выбрался из-за стола.
— Вудхолл, вы свободны и проследите, чтобы нам не мешали. Хотите что-то выпить? — автоматически спросил английский разведчик.
Нурадин с достоинством ответил:
— Коран запрещает правоверным употребление алкоголя.
— Ах, простите. Ваш визит так внезапен, что-то случилось?
— Да, дела, связанные с нашим движением, требуют моего отъезда обратно. Завтра утром я вас покину.
— Но как же, — пробубнил сэр Чарльз, он знал от резидента о перемещении английского флота, а это могло обозначать одно — тори готовы пойти на условия таджиков. В свою очередь подписание договора с Нурадином было бы «золотой страницей» в биографии самого разведчика, после чего можно было бы уйти с почетом на пенсию. — Может, мистер Нурадин, вы задержитесь еще на немного? В самое ближайшее время мы должны получить подтверждение из Лондона. Мы бы сразу подписали договор, тем самым запустив механизм помощи вашему движению.
— Хорошо, — почти не задумываясь, проговорил экс-мулла. — Я могу задержаться еще на сутки. Так что поторопите свое руководство. Мы либо сотрудничаем, либо нет.
Стены минарета были покрыты толстым слоем копоти, лишь под самым куполом виднелись на голубом фоне черные письмена. Шарообразный купол был наполовину разрушен попаданием артиллерийского снаряда.
Лейтенант Мартинес и сержант Гисенд залегли на балконе под куполом, оттуда обычно завывали муэдзины. Укрывшись за обломками бордюра, лейтенант обследовал позиции афганского полка. Лежащий рядом снайпер сквозь окуляр оптического прицела своей крупнокалиберной винтовки рассматривал усадьбу резиденции и сам особняк. Сквозь неплотно задернутую штору окна на третьем этаже Гарри разглядел силуэт человека, большой палец правой руки рефлекторно опустил предохранитель в крайнее нижнее положение, но тут же спохватившись, вернул его в прежнее положение. Луис Мартинес, засекая огневые средства полка, вносил данные на блок ввода сообщений, которые через спутник связи передавались непосредственно на компьютер майора Моула и одновременно на главные компьютеры ЦРУ и Пентагона (в случае провала операции эти
данные можно будет легко изъять из файлов и провести независимое расследование). Внеся информацию о крупнокалиберных пулеметах афганцев, Мартинес снова взялся за бинокль.
— Для того чтобы без потерь прорваться на территорию резиденции, нам придется перемолоть душманов в колбасный фарш.
— Для современных военных технологий это не препятствие, — ловя в перекрестие прицела смуглое лицо гуркха, проговорил Гисенд.
Рядом с лестницей, ведущей к парадному входу, была возведена баррикада из мешков с песком, из-за которых выглядывал длинный ствол крупнокалиберного пулемета.
— И все-таки до меня не доходит... Столько лет мы и англичане — союзники. И против Гитлера, и против русских, и против Хусейна. И вдруг —теперь враги. Помнишь, Луис, когда иракские мотострелки нас прижали к заливу, где вовсю горела разлитая Саддамом нефть. Тогда нас выручил английский вертолет, да и потом «томми» угостили выпивкой, сигаретами, отвезли в наше расположение. Мы же были почти друзьями, а теперь что? Может, там есть кто-то из тех парней, что нас спасали?
— Это вряд ли, — ответил лейтенант, снова стуча по клавишам передающего устройства. — Здесь нечего делать вертолетчикам, нет вертолета. За оградой такие же командос, как и мы.
— Ну необязательно, чтобы эти «томми» были вертолетчиками, это я образно, но все же мы ведь союзники. А тут идет подготовка к операции тотального уничтожения. Не понимаю, — продолжал настаивать на своей точке зрения Гисенд.
— Послушай, Гарри, — с раздражением произнес лейтенант, — задай себе такой вопрос: «Почему мы находимся здесь, в абсолютно нейтральной стране?» И второй вопрос: «Почему «томми» тоже здесь?» Вот когда ты узнаешь цель миссии, тогда возникнет третий вопрос.
— Должен ли я это делать? — глядя прямо в глаза лейтенанту, спросил Гисенд.
— Нет, — с раздражением ответил Мартинес, — у солдата не бывает подобных вопросов, он выполняет приказ командования. Но у тебя может возникнуть другой вопрос. Если подобное задание получат англичане, они будут по этому поводу сокрушаться, как ты?
— Ты хочешь сказать, Луис, что у «томми» может быть аналогичное задание? — поинтересовался снайпер, ловя в объектив оптического прицела стальные ворота, закрывающие проезд на территорию усадьбы.
Внося информацию о количестве палаток и их расположении, лейтенант Мартинес безмолвно шевелил губами, но, едва закончив, он одарил сержанта лучезарной улыбкой.
— Гарри, как ты думаешь, почему этот гражданский мудак поселился с нами? И морда у него такая перекошенная, как будто ему в задницу вставили взведенную гранату.
Сержант Гисенд вспомнил физиономию Фишера, его испуганные бегающие глаза, дрожащие губы.
— Ты думаешь, они, британцы, охотятся на нашего резидента?
— Пускай думают в Капитолии, Пентагоне и Лэнгли, они за это получают большие деньги. А тебе, дружище, я скажу опять же словами незабвенного премьера Черчилля: «Политика — это бой бульдогов под ковром». В данном случае сошлись британский лев и североамериканский кондор. А ковром служит раздираемый гражданской войной Афганистан. Кого удивит гибель человека в стране, где каждый день убивают десятки, если не сотни людей? Только меня беспокоит одно обстоятельство...
