— Когда «духи» займут ущелье, влупить по ним из «вайперов» всей группой. Что скажете?
— Ого...го, — вырвалось у мичмана, — это как во времена Синопского сражения, огонь всем бортом. Десяток осколочно-фугасных зарядов в этой дыре... Кого не разорвет взрывчаткой или не посечет осколками, того завалит каменюками.
Земля вздрогнула, поднялась и с силой оборушилась вниз, увлекая за собой бегущих к Пянджу бойцов. Тяжело поднявшись, они снова бросились бежать к границе, инстинктивно пригибаясь.
До мутного потока пограничной реки оставалось рукой подать, когда навстречу загрохотал автомат. Петров оттолкнул младшего сержанта, сам метнулся в противоположную сторону, упал, вскочил и изо всех сил рванулся на вспышки выстрелов, петляя как заяц, наконец достиг укрытия автоматчика. Высоко подпрыгнув, старший лейтенант обрушил свое тело на стрелка. Падение было неожиданным, вместо ровной площадки поля он провалился в глубокую яму с рыхлыми краями, откуда противно несло кислым запахом сгоревшей взрывчатки.
«Снарядная воронка», — догадался Петров, но это было не последнее его удивление. Вместо одного душмана пограничник рухнул в скопище тел. Разбираться в кромешной тьме не было возможности. Сжимая свой «ПМ», он выстрелил в кого-то, потом еще и еще. Непонятно, что творилось, Петров стрелял в колышущуюся живую массу, которая пыталась, как трясина, его поглотить, уничтожить внутри себя.
Щелчок отводимого в крайнее заднее положение ствольной коробки был не слышен, пограничник, чувствуя, что живая трясина его поглощает, все еще давил на курок в бессильной ярости. Неожиданно пара узловатых, скрюченных рук обхватила его горло. Бешено крича, старший лейтенант стал рукояткой пистолета неистово молотить перед собой. Он не чувствовал, как хватка на шее ослабла, все бил и бил, опомнился лишь после того, как почувствовал, что рука с пистолетом погружается во что-то теплое кашеобразное. Клубок тел уже не шевелился.
Схватившись за края воронки, Петров, пятясь, выбрался на поверхность. Что там внизу? Вставив новую обойму в пистолет, пограничник достал из нагрудного кармана маленькую одноразовую зажигалку из пластика. Вспыхнувший узкий язычок пламени осветил страшную картину. На дне воронки валялись тела десятка моджахедов с изуродованными конечностями, в рваной, обгоревшей одежде.
В задачу этой группы, наверное, входила засада на случай, если осажденные попытаются прорваться к границе или пограничники решатся отбить своих. Судьба сыграла с ними злую шутку, а может, их засек наблюдатель с заставы. Ясно одно — засада оказалась той мишенью, которую обработали несколько скорострельных пушек и минометов.
Прежде чем потушить зажигалку, Петров еще раз осмотрел воронку. Из людской массы выделялся ближний душман, его руки касались края воронки, а вместо головы месиво.
Земля стонала и ухала под тяжестью взрывов. Эти взрывы то удалялись к ущелью, то возвращались обратно к холму. Некоторые снаряды, не долетев, падали прямо за рекой, грозя гибелью отходящим.
— Эй, парни, вы живы? — вернувшись к тому месту, где бросил диверсантов, крикнул Петров.
— Да, живы, — первым подал голос Босяга.
— Меня, кажется, зацепило, — сдерживая стон, проговорил Дубинин.
— Сильно?
— Да вроде нет.
— Хорошо, сейчас я оттащу первого раненого. Потом вернусь за тобой. Подождешь?
— Нет, — вместо Дубинина ответил младший сержант, —я сам поползу, а вы помогите Олегу.
— Хорошо, — согласился Петров, пряча пистолет в кобуру, — только ползи за мной.
Дубинин лежал на правом боку, держась руками за грудь, он пробовал еще подняться, но силы его покидали. Одежда на груди промокла от крови.
— Я подложил бинт, — слабо шевеля губами, прошептал снайпер.
— Молодец, правильно сделал, ранение пустяковое, — наигранно похвалил его пограничник, хотя было ясно, ранение тяжелое.
Взвалив себе на спину стонущего диверсанта, Петров по-пластунски пополз к границе. Небольшой грот на таджикском берегу Пянджа не один раз служил укрытием пограничникам Петрова, которые часто здесь устраивали свой наблюдательный пункт. Перебравшись через кипящую от осколков реку, бойцы укрылись в гроте.
Земля по-прежнему сотрясалась от мощных взрывов, но под прикрытием природной крепости, на своей территории это уже было не так страшно.
Улегшись с пистолетом на изготовку, Петров обратился к раненым:
— Сами перевяжетесь или нужна моя помощь?
— Сами, — простонал Дубинин.
— Сейчас, Олежа, я тебя перевяжу, — разрывая зубами обертку индивидуального пакета, приговаривал Босяга.
— Не спеши, Андрюха, сперва себя. Мне уже все... —
— Что все, не мели ерунды
— А ведь знал, что эта операция для меня последняя... чувствовал, — стон раненого прервался глубоким кашлем, младший сержант хотел его перевязать, но Дубинин оттолкнул его руку и, стараясь сдержать кашель, сказал: — Сначала себя.
Босяга послушно начал бинтовать ногу поверх рваных штанов. Кашель неожиданно прекратился, снайпер откинул голову назад и несколько секунд помолчал, потом снова заговорил.
— Я, наверное, родился не вовремя, всю жизнь чего-то боялся, дома родителей, в школе старшеклассников. Когда не поступил в институт, боялся армии. В августе девяносто первого боялся военного переворота. А когда попал служить в Таджикистан, больше всего боялся умереть, погибнуть, попасть в плен. Поэтому, наверное, и записался в ДШМГ, не хотел умирать не отомщенным. Вот я их и «мочил», гадов.
Дубинин снова закашлялся. Андрей Босяга опять попытался его перевязать, но снайпер отвел его руку.
— Ни к чему это. Всю жизнь боялся, после службы боялся возвращаться, остался по контракту. Но какой я страх испытал там, на развалинах крепости, когда узнал, что придется идти в Кабул. Ведь все они погибнут, а я хочу жить. Вернее, хотел... зато теперь... Ничего не боюсь.
— И правильно, парень, — донесся издалека голос старшего лейтенанта, — сейчас мы тебя вытащим на заставу, там есть фельдшер, окажет первую помощь, вызовем вертолет, тебя вывезут на «Большую землю». Не боись, вылечат.
— Нет, — пытаясь сдержать кашель, ответил Дубинин, схватив руку младшего сержанта, он простонал: — Андрюха, напиши моим, что я не трус, я... там в крепости все ребята решили, что я струсил. А я ведь думал судьбу обмануть, не получилось.
Олег громко закашлялся. В его горле клокотало и булькало. Неожиданно Дубинин забился в конвульсиях. Не зная, что делать, младший сержант схватил Олега за руку, снайпер из последних сил сжал его ладонь и, дернувшись в последний раз, затих.
— Он умер, — тихо проговорил Босяга.
Петрова бесила бессмысленная смерть спецназовца — выжить там, на холме, в самой «мясорубке» и погибнуть от пули полудохлого «духа»... Эх, жизнь-орлянка, никогда не знаешь, когда выпадет орел, а когда решка.
