Недавно я познакомилась с женщиной, на которую внезапно свалилось наследство в размере 500 000 долларов. Естественно, она пребывала в эйфории. Она вложила деньги и радостно наблюдала, как сумма растет, пока на бирже не случился обвал и она не потеряла все так же внезапно, как и получила. Через два месяца глубокой депрессии (она сказала, что была почти без сознания, не могла ни есть, ни спать) на нее снизошло откровение. Ее осенило, что в материальном смысле она всегда была вполне обеспечена. И до того, как сорвала этот джек-пот, и после его потери. Она сделала открытие, что в основе своей все хорошо, независимо от обретения и потери, и была счастлива об этом сообщить.
Обретение и потеря могут относиться и к тому, что у нас есть, и к тому, чего нет, к стремлению заполучить что-то (шопинг-терапия, как называют это некоторые люди), а также к положению, которое мы занимаем или не занимаем. На соревнования в современном обществе – иногда с «хождением по головам» – больно смотреть. Мы наблюдаем это в политике, в спорте, в бизнесе и даже в дружбе между людьми. Мы также видим болезненные последствия этого.
ДОБРОТА ПО ОТНОШЕНИЮ К СЕБЕ НЕ ОЗНАЧАЕТ ОЗАБОЧЕННОСТЬ ТЕМ, ЧТОБЫ НАМ ВСЕГДА БЫЛО ХОРОШО.
В аббатстве Гампо мы пробовали другой подход. Каждое 1 июля, в Национальный день Канады, мы играли в бейсбол с местной пожарной командой из Плезант Бэй. Мы начинали тренироваться за месяцы до соревнования, и каждый играл изо всех сил – пожарные со своим пивом, мы в своих рясах – но никого на самом деле не беспокоило, выиграют они или проиграют. Мы просто отлично проводили время без страдания, которое неизбежно в том случае, когда люди озабочены победой или проигрышем, обретением или потерей.
Слава и позор – это, определенно, ловушка для нас. Не многие люди могут себе позволить мечтать о славе, но эта пара может проявляться как жажда хорошей репутации: мы хотим, чтобы люди думали о нас хорошо, и не хотим, чтобы думали плохо. В большинстве из нас это чувство сидит очень глубоко. Некоторые люди все делают или говорят лишь для того, чтобы о них хорошо думали, чтобы ими восхищались и не презирали.
Шантидева говорит, что наша репутация так же неустойчива, как песочный замок, построенный ребенком. Мы его выстраиваем, украшаем, гордимся им, но набегает волна – и замка нет. Так, например, хорошая репутация политиков или духовных учителей бывает разрушена за одну ночь из-за сомнительного сексуального поведения.
Когда слава достигнута, приносит ли она то счастье, которое мы предвкушали? Вспомните, как часто люди бывают богатыми, знаменитыми, но в то же время – несчастными: Майкл Джексон, Мэрилин Монро, Элвис Пресли. Что, если мы выберем другой путь: будем учиться пребывать посередине – в этом открытом пространстве между поиском комфорта и избеганием дискомфорта, ни за что не цепляясь?
И наконец, давайте рассмотрим нашу привязанность к похвале и порицанию. Мы хотим, чтобы нас хвалили, и не хотим, чтобы критиковали. Некоторые люди буквально расцветают, когда их поощряют за хорошо сделанную работу, и оказываются разбиты и подавлены, когда их критикуют, даже если критикуют за дело. Дети, подростки и даже самые зрелые взрослые воодушевляются комплиментами и впадают в уныние от критики. Мы так легко колышемся от ветра похвалы и порицания!
«Так происходит веками. Люди критикуют молчаливых. Критикуют разговорчивых. Критикуют в меру общительных. Никому в мире не удается избежать критики. Никогда не было, нет и не будет человека, достойного только похвалы или только порицания».
Шакьямуни Будда сказал это более 2 500 лет назад, но, похоже, кое-что никогда не меняется.
Так или иначе, мы все – на крючке привязанности к восьми мирским дхармам. Дзигар Конгтрул как-то сравнил это с раздвоением личности: мы можем думать, что преданы духовному пути, но, к сожалению, мы не менее преданы восьми мирским дхармам, стремлению принимать то, что нам удобно, и отвергать то, что неудобно. Так далеко не продвинуться. Без этого раздвоения личности наше пробуждение становится искренним. Мы более не ослеплены восемью мирскими дхармами и сохраняем присутствие перед лицом дискомфорта.
Когда мы решаем работать с обязательством не причинять вреда, нужно поразмыслить, насколько мы порабощены восемью мирскими дхармами. Действительно ли мы готовы пройти долгий путь, чтобы освободиться от тирании удовольствия и боли, чужого мнения, обретения и потери, хорошей и дурной репутации? Не важно, насколько далеко мы продвинемся в самоосвобождении до того, как умрем. Важно, что мы на пути.
После того как у гениального визионера Стива Джобса диагностировали рак, он так сказал о свободе от восьми мирских дхарм:
«Мысль о том, что я скоро умру, стала для меня главнейшим помощником в принятии важных решений, ведь все внешние ожидания – гордость, страх позора или неудачи – отступают перед лицом смерти и остается только то, что действительно важно. Помнить о скорой смерти – лучший из всех известных мне способов избежать обманчивой мысли, что тебе есть что терять. Вы уже – беззащитные. Нет никаких причин для того, чтобы не следовать за своим сердцем».
Первое обязательно подразумевает знание своих «кнопок», или триггеров, и, что бы ни происходило, призывает с сочувствием осознавать момент, когда вы попадаетесь на крючки восьми мирских дхарм. То есть на любые крючки. Если вы вглядитесь в то, что вас по-настоящему достает, вы увидите, что явление это наверняка связано с чувством «хочу» или «не хочу». Когда вы понимаете, что оказались на крючке, то прямо на месте, с добротой по отношению к себе, можете признать, что попались. А потом спросить себя: «Какая из восьми мирских дхарм поймала меня? Страх потери? Надежда на обладание? Боль позора? Жажда похвалы? И кто здесь хозяин – я или восемь мирских дхарм?»
Мы не можем даже признать того, что происходит, когда охвачены волнениями, планированием и фантазиями. Поэтому мы продолжаем тренироваться во время медитации, учимся замечать, что мы заблудились в мыслях, – и возвращаться в настоящий момент.
Несколько лет назад я узнала, что значит освободиться от тирании восьми мирских дхарм. Я тогда жила в ретритном центре вместе с еще девятью людьми, и каждый день мы встречались за работой. Для меня это было трудное время, потому что я почти ничего не могла делать. Не могла носить воду из-за своей больной спины. Не могла красить доски из-за повышенной чувствительности к синтетической краске. Я была совершенно бесполезна в этой ситуации и невероятно раздражала этим руководителя. Я чувствовала себя старой, слабой, некомпетентной и нелюбимой. Я была очень несчастна.
Это навело меня на мысль: если бы я не была уважаемым, состоявшимся духовным учителем, которым привыкла быть, то кем бы я была? Кто я без внешнего подтверждения своего статуса, без всех этих определений? Я обсудила свой вопрос с Дзигаром Конгтрулом, и он сказал: «Это большое облегчение, не так ли?» Надо было отвечать честно, и я сказала: «Пока еще – нет».
Потом некоторых из нас пригласили в город на одну духовную церемонию. Как только мы приехали, со мной стали обращаться как с особой персоной. Усадили на специальное высокое кресло в первом ряду, дали персональный стакан воды.
