Мне не слишком-то улыбалось провести такой день в помещении.
В смысле – я ведь принцесса, и разве это не означает, что мне можно и не
работать? А вот фиг. Да я ведь еще и принцесса фейри; разве это не означает,
что мне достаточно просто пожелать золота, чтобы оно волшебным образом
появилось передо мной? Ага, как же. Мой титул, как и многие другие титулы
членов королевских семей, слишком мало связан с деньгами, землей или властью.
Стань я королевой, это другое дело, но до тех пор я должна обходиться своими силами.
Ну... ладно, не только своими.
Дойл устроился в кресле у окна, почти прямо у меня за
спиной. Одет он был так же, как и прошедшей ночью, добавились лишь черный
кожаный пиджак поверх футболки и пара больших солнечных очков. Яркое солнце
играло на его серебряных серьгах, маленькие солнечные зайчики от бриллиантов в
ушных мочках танцевали на моем столе. Нормальные телохранители больше
заботились бы об опасности, исходящей от двери, не от окна. Двадцать третий
этаж все-таки. Но те, от кого охранял меня Дойл, могли летать с тем же успехом,
что и ходить. Существо, оставившее след лапы на моем окне, либо взобралось к
нему как паук, либо прилетело.
Я сидела за своим столом, солнце грело мне спину; солнечные
зайчики от бриллиантов в серьгах Дойла прыгали по моим сплетенным рукам,
сверкая на зеленом лаке ногтей. Лак был в тон моего жакета и короткой юбки,
сейчас не видной под столом. Солнечный свет и изумрудно-зеленая одежда
придавали моим волосам яркость настоящих рубинов. Все это дополнялось зеленью и
золотом моих трехцветных глаз, и тени для глаз только подчеркивали зелень и
золото. Помада – ярко-красная, и вся я лучилась красками и радостью. Одно из
преимуществ моего нынешнего положения, когда отпала необходимость выдавать себя
за человека: мне не надо скрывать волосы, глаза и сияющую кожу.
У меня от недосыпания глаза жгло – и при этом мы по-прежнему
не имели понятия, что или кто наведалось к нам сегодня ночью. Так что я оделась
по-деловому, но сделала более тщательный и яркий макияж, добавив себе немного
живости. Если меня сегодня ждет смерть, я хотя бы погибну красивой. Еще я
добавила к костюму маленький нож с четырехдюймовым лезвием. Его я привязала к
верхней части бедра, и металлическая рукоятка касалась обнаженной кожи. Простое
прикосновение стали или железа могло затруднить любому фейри магические
действия против меня. После сегодняшней ночи Дойл счел такую предосторожность
разумной, и я не стала возражать.
Я держала ноги скромно скрещенными, не столько из-за
клиента, сидящего напротив, сколько из-за человека, устроившегося под моим
столом, скрывшегося в образованной столом пещере. Ну, в общем-то не человека –
гоблина. Кожа у него белела как лунный свет, такая же бледная, как у меня, или
у Риса или Холода, кстати. Коротко остриженные, густые и мягкие вьющиеся волосы
были так же абсолютно черны, как у Дойла. Ростом всего лишь четыре фута
[4]
, он был похож на изумительно сделанную куклу-мальчика, если не
считать полоски радужно переливающихся чешуек вдоль спины да еще громадных
миндалевидных глаз, синих, как сегодняшнее небо, но с узкими эллиптическими
зрачками, как у змеи. За идеальными губами, изогнутыми луком Амура, прятались
втягивающиеся клыки и длинный раздвоенный язык, от которых речь его становилась
шепелявой, если он за собой не следил. Китто не слишком-то хорошо чувствовал
себя в большом городе. Но ему становилось лучше, если он мог касаться меня,
лежать, свернувшись у моих ног, сидеть у меня на коленях, прижиматься ко мне,
когда я сплю. Сегодня ночью его из моей постели выставили, поскольку Рис был не
согласен с его присутствием. Несколько тысяч лет назад именно гоблины лишили
Риса глаза, и он до сих пор не простил им этого. За пределами спальни Рис
как-то еще терпел Китто, но и только.
Сам Рис расположился там, где ему приказал Дойл, – в
дальнем от меня углу около двери. Его костюм был почти полностью скрыт под
дорогим белым плащом, как две капли воды похожим на те, что носил Хэмфри
Богарт, вот только сшитым из шелка, – есть на что посмотреть, но вряд ли
защитит от плохой погоды. Рис был в восторге от того, что мы были частными
детективами, и обычно надевал на работу либо плащ, либо какую-нибудь
широкополую шляпу из своей постоянно пополняемой коллекции. Картину завершала
повязка на глазу. Сегодняшняя была белой, в тон его волосам и одежде, и покрыта
узором, вышитым мельчайшими жемчужинками.
Рука Китто скользнула по моей затянутой в чулок лодыжке. Он
не навязывался, ему просто было нужно касаться меня, чтобы чувствовать себя
спокойней. Мой первый сегодняшний клиент сидел напротив меня, то есть напротив
нас. Джеффри Мейсон – чуть меньше шести футов ростом, широкоплечий, стройный, в
костюме от хорошего портного, с грубоватыми, но тщательно ухоженными руками и
отлично уложенными каштановыми волосами. Его улыбка сияла той яркой и идеальной
белизной, которая создается лишь тщательной работой дорогого дантиста. Он был
симпатичен, но вполне зауряден. Если он и прибегал к услугам пластической
хирургии, то выбросил деньги на ветер, поскольку получил лицо того типа, что
каждый признает привлекательным, но при этом не запоминает. Расставшись с ним,
вы через две минуты вряд ли сможете припомнить хотя бы одну из черт его лица.
Не будь он так шикарно одет, я бы предположила, что он из тех, кто мечтает
стать артистом, но из этих мечтателей мало кто может позволить себе великолепно
сшитые костюмы с ярлычком известного кутюрье.
Его улыбка оставалась безупречной, но глаза стреляли мне за
спину, и в них улыбки не было. Он то и дело останавливал взгляд на Дойле, и ему
явно стоило усилий не обернуться посмотреть на Риса за спиной. Джеффри Мейсон
был не слишком обрадован присутствием в комнате двух охранников. Впрочем, это
не было чувством, которое обычно испытывают мужчины в присутствии моих
телохранителей, – ощущением, что если дело дойдет до драки, то им ловить
нечего. Нет, мистер Мейсон был обеспокоен излишне широкой аудиторией – дескать,
я же "частный" детектив, а не "публичный". Он был так
обеспокоен, что меня подмывало предложить Китто выскочить из-под стола с жутким
воплем и показать ему "козу". Я так не поступила – это было бы
непрофессионально. Впрочем, я получила удовольствие, обмозговывая эту идею,
пока пыталась убедить Джеффри Мейсона прекратить нудить по поводу стражей и
начать говорить по делу.
Лишь когда Дойл своим глубоким, рокочущим голосом заявил,
что мистер Мейсон будет говорить либо со всеми нами, либо ни с кем, Мейсон
замолчал. Причем напрочь. Он сидел, улыбался и ничего не рассказывал.
Нет, конечно, он не молчал.
– Никогда не видел натурального "Сидхе
Скарлет". Ваши волосы как будто сотканы из рубинов.
Улыбнувшись и кивнув, я попыталась вернуться к делу:
– Благодарю вас, мистер Мейсон, но все же что привело
вас в детективное агентство Грея?
Открыв великолепно очерченный рот, он предпринял последнюю
попытку:
– Мне дали инструкцию, миз Ник-Эссус, говорить с вами
без свидетелей.
