Я обернулась и посмотрела на них на всех, потом повернулась
к Дойлу:
– Когда ты ощутил прикосновение к защите?
– Я пришел проверить, что с тобой.
Я покачала головой.
– Нет, я спросила не о том. Когда ты ощутил, что кто-то
прикасается к защите?
Он посмотрел на меня самоуверенно:
– Я говорил тебе, принцесса, только я могу обеспечить
тебе безопасность.
Я снова покачала головой.
– Нехорошо, Дойл. Сидхе никогда не лгут впрямую, а ты
уже дважды ушел от ответа на мой вопрос. Отвечай же! В третий раз спрашиваю:
когда ты ощутил, что кто-то трогает защиту?
Он посмотрел полусердито-полусмущенно.
– Когда шептал тебе на ухо.
– Ты увидел это сквозь занавески, – сказала я.
– Да. – Одно рубленое, сердитое слово.
Рис ухмыльнулся:
– Ты не знал, что кто-то пробует прорваться сюда. Ты
зашел, просто услышав, что Мерри встала.
Дойл не ответил, да это и не требовалось. Молчание было
достаточным ответом.
– Эта зашита создана мной, Дойл. Я поставила ее, когда
поселилась в этой квартире, и периодически ее обновляла. Это моя магия, моя
сила удержала эту тварь снаружи. Моя сила, опалившая ее так, что мы располагаем
теперь ее... отпечатками пальцев, – возмутилась я.
– Твоя защита выдержала, поскольку сила противостоящего
ей была слишком мала, – ответил Дойл. – Кто-нибудь более сильный
сможет пробиться сквозь любую защиту, которую ты сумеешь поставить.
– Может быть, но суть в том, что ты не знаешь ничего
такого, чего не знали бы мы. Ты так же бродишь в темноте, как и все.
– Ты не непогрешим, – сказал Рис. – Приятно
знать.
– Приятно? – переспросил Дойл. – Ты уверен?
Тогда подумай вот над чем: этой ночью никто из нас не знал, что кто-то из
волшебных существ забрался на окно и попробовал прорваться сквозь защиту. Ни
один из нас не ощутил его. Да, его сила была невелика, но ему здорово помогли
скрыть ее полностью.
Я уставилась на него:
– Ты думаешь, что кто-то из прихвостней Кела рисковал
его жизнью, пытаясь достать меня сегодня?
– Принцесса, неужели ты до сих пор не понимаешь
Неблагой Двор? Кел веками был любимчиком королевы, ее единственным наследником.
Когда она сделала тебя его сонаследницей, он впал в немилость. Тот из вас, кто
первым произведет на свет дитя, будет править, но что случится, если оба вы
умрете? Что случится, если люди Кела тебя убьют, и королева будет вынуждена
казнить принца за его вероломство? Она внезапно окажется без наследника.
– Королева бессмертна, – сказал Рис. – Она
согласилась уступить трон лишь Мерри или Келу.
– А если кто-то замыслил умертвить и принца Кела, и
принцессу Мередит, неужели ты думаешь, что он остановится перед убийством
королевы?
Мы все уставились на него. Тихий голос Никки прозвучал
первым:
– Никто не отважится – в страхе перед гневом королевы.
– Кто-то может рискнуть, если сочтет, что его не смогут
уличить, – возразил Дойл.
– Кто может быть настолько самонадеян? – удивился
Рис.
Дойл расхохотался неожиданно для всех нас.
– Кто может быть так самонадеян? Рис, ты же аристократ
двора сидхе. Правильный вопрос: кто может быть недостаточно самонадеян?
– Что бы ты ни говорил, Дойл, – ответил
Никка, – но большинство придворных боятся королевы, боятся сильно, боятся
намного больше, чем они же боятся Кела. Ты слишком долго был ее первым рыцарем.
Ты просто не знаешь, каково это – быть целиком в ее власти.
– Я знаю, – сказала я. Все головы повернулись ко
мне. – Я согласна с Никкой. Я не знаю никого, кроме Кела, кто мог бы
рискнуть нарваться на гнев его матери.
– Мы бессмертны, принцесса. Нам доступна роскошь
ожидания нужного времени. Кто знает, какая коварная змея столетиями ждала
момента, когда королева будет слаба. А если она будет вынуждена убить своего
единственного сына, она ослабнет.
– Я не бессмертна, Дойл, так что не готова говорить о
таком терпении или таком коварстве. Все, в чем мы точно уверены, это что кто-то
пытался проникнуть сквозь защиту сегодня ночью – и теперь у этого кого-то на
руке, лапе или как там еще можно назвать конечность, есть отметина. Мы сможем
сравнить ее с отпечатком на защите, как сравнивают отпечатки пальцев.
– Я видел защиты, настроенные так, чтобы повредить тем,
кто попытается их взломать, или даже пометить вторгшегося шрамом или ожогом, но
никто на моей памяти не додумался сохранить отпечаток, – сказал Рис.
– Умно, – отметил Дойл. Услышать это от него было
большим комплиментом.
– Спасибо. – Я нахмурилась. – Если ты никогда
не видел способную на такое защиту, то как ты понял, что именно ты видишь
сквозь занавеси?
– Это Рис заявил, что никогда не видел ничего
подобного. Я этого не говорил.
– А где ты такое видел?
– Я убийца и охотник, принцесса. Всегда хорошо иметь
следы жертвы.
– Ожог на руке поможет опознать нашего гостя, но следов
при движении не оставляет.
Дойл чуть пожал плечами:
– А жаль. Это было бы полезно.
– Ты можешь сделать так, чтобы волшебные существа
оставляли магические следы?
– Да.
– Но ведь они могут заметить эти следы с помощью своей
магии и уничтожить твои чары.
Он снова пожал плечами:
– Мир никогда не был настолько велик, чтобы жертва, на
которую я охочусь, сумела бы скрыться.
– Ты всегда так... безупречен.
Он бросил взгляд на окно поверх моего плеча.
– Нет, моя принцесса, боюсь, я не безупречен, и наши
враги, кем бы они ни были, теперь это знают.
Легкий ветерок усилился, взметнул белые занавеси, и я снова
увидела маленький когтистый отпечаток, вмороженный в сверкание защиты.
Ближайший оплот фейри находился за полконтинента от меня. Предполагалось, что
Лос-Анджелес достаточно далек, чтобы мы были в безопасности, но теперь я
поняла: если кто-то по-настоящему желает твоей смерти, он воспользуется
самолетом или пошлет кого-нибудь крылатого. После многих лет добровольного
изгнания я наконец-то прихватила с собой частичку родного дома. Дома, который
никогда, по существу, не меняется, всегда оставаясь восхитительным, эротичным и
крайне, крайне опасным.
Глава 2
Из окон моего офиса было видно почти безоблачное небо – как
будто кто-то взял лепесток василька и растянул его на весь небосвод. Не слишком
часто можно увидеть над Лос-Анджелесом такое чистое небо. Здания городского
центра сверкали на солнце. Выдался один из тех редких дней, из-за которых люди
убеждены, что в Лос-Анджелесе вечное лето, солнце сияет всегда, вода –
непременно теплая и голубая, а люди – все! – красивы и постоянно
улыбаются. Ха, как же! Далеко не каждый здесь красив, а многие постоянно не в
духе (Лос-Анджелес уверенно держит одно из первых мест в стране по уровню
самоубийств, что показывает не самое лучшее настроение здешнего народа, если
вдуматься). Цвет океана здесь обычно ближе к серому, чем голубому, и вода вечно
холодная. Купаться в декабре без гидрокостюма в южной Калифорнии рискуют только
туристы. Еще у нас временами идет дождь, а смог – хуже всяких туч. На самом
деле сегодняшний день был самым солнечным и приятным за все три года, что я
здесь прожила. Слишком редкая радость для того, чтобы этот миф продолжал
существовать, но, может быть, людям просто нужно верить в существование
какого-то волшебного и чарующего уголка, вот они и считают таким южную
Калифорнию. Сюда легче добраться, чем в страну фейри, да и не так опасно.
