Я отстранилась от окна и выпрямилась, когда он плавно
двинулся ко мне. Остановился он у изножья громадной кровати, так как здесь едва
хватало места, чтобы протиснуться между кроватью и дверью шкафа. Просто видеть,
как Дойл скользнул вдоль стены, не коснувшись кровати, – уже производило
впечатление. Он выше меня больше чем на фут
[2]
и тяжелее,
наверное, на сотню фунтов
[3]
, в основном мускулов. Но я
стукнулась об эту кровать уже с полдюжины раз, если не больше. Он же просочился
сквозь узкое место так, как будто это каждый может.
Кровать занимала большую часть спальни, так что, когда Дойл
до меня добрался, нам пришлось стоять почти вплотную. Он умудрился сохранить
небольшое расстояние между мной и собой, так что не соприкасалась даже наша
одежда. Это была искусственно поддерживаемая дистанция. Было бы намного проще
коснуться друг друга, и сам факт, что он прилагал столько усилий, чтобы не
дотронуться до меня, усиливал неловкость ситуации. Мне это было неприятно, но я
перестала спорить с Дойлом на эту тему. На мои вопросы он отвечал лишь:
"Мне хочется с тобой особых отношений. Не хочу быть одним из многих".
Сперва это казалось мне возвышенным, потом стало раздражать. Здесь, около окна,
свет был ярче, и видны были изящные очертания его лепных скул, чуть слишком заостренный
подбородок, изогнутые острия ушей и серебристые отблески серег, обрамлявших всю
линию ушной раковины, вплоть до маленьких колечек, вдетых в верхушку уха на
самом заостренном кончике. Лишь эти уши выдавали, что он был такой же смешанной
крови, как я или Никка. Дойл вполне мог скрывать уши под длинными волосами, но
почти никогда не делал этого. Его волосы цвета воронова крыла были, как обычно,
стянуты в тугую косу, что при взгляде спереди создавало впечатление короткой
стрижки, но конец косы доходил до лодыжек.
Он прошептал:
– Я что-то слышал.
Его голос был, как всегда, низок и тягуч – густой медвяный
ликер, только для уха, а не для языка.
Я внимательно посмотрела на него.
– Что-то – или ты слышал, как я встала?
Его губы пришли в движение, почти перешедшее в улыбку:
– Как ты встала.
Я покачала головой, скрестив руки на груди.
– Два стража со мной в постели – и этого недостаточно
для защиты? – прошептала я в ответ.
– Они умелые ребята, но все же не я.
Я нахмурилась:
– Ты хочешь сказать, что не можешь доверить мою
безопасность никому, кроме себя самого?
Наши тихие голоса звучали приглушенно, почти мирно, как
голоса родителей, шепчущихся над спящим ребенком. Было приятно знать, что Дойл
так бдителен. Он был одним из величайших воинов среди сидхе. Хорошо было иметь
его на своей стороне.
– Ну... разве что Холоду, – ответил он.
Я еще раз покачала головой, ощутив прикосновение отросших
волос к плечам.
– Королевские Вороны – это лучшие воины, которых могут
выставить фейри, и ты заявляешь, что никто из них не может сравниться с тобой?
Ты, самоуверенный наг...
Он даже не шагнул ко мне – мы стояли чересчур близко для
этого, – он просто пошевелился, но полы моего халата задели его ноги.
Лунный свет блеснул на коротком ожерелье, которое он всегда носил, –
маленький паук из драгоценных камней на тонкой серебряной цепочке. Он наклонил
голову, и его дыхание защекотало мне лицо.
– Я мог бы убить тебя, и ни один из них не успел бы
сообразить, что случилось.
От этой угрозы у меня чаще забился пульс. Я знала, что Дойл
не причинит мне вреда, но... но... Мне доводилось видеть, как он убивал голыми
руками, не применяя оружия, – только физической силой и магией. Стоя в
интимной полутьме, прижавшись к нему, я была более чем уверена, что, пожелай он
моей смерти, ни я, ни двое спящих позади меня стражей не остановили бы его.
Я не смогла бы победить в драке, но есть и другие приемы,
которые действуют, когда стоишь, прижавшись к противнику в темноте; приемы,
которые могут отвлечь или обезоружить не хуже, а то и лучше, чем клинок. Я чуть
повернулась, и мое лицо оказалось прижатым к его шее, и губы скользили по его
коже, когда я заговорила. Я чувствовала щекой, как ускоряется его пульс.
– Ты же не хочешь сделать мне ничего плохого, Дойл.
Его нижняя губа коснулась изгиба моего уха – почти, но все
же не совсем поцелуй.
– Я мог бы убить вас всех троих.
В наступившей тишине отчетливый механический звук, звук
взводимого оружия раздался за нами достаточно громко, чтобы я вздрогнула.
– Не думаю, что тебе удастся прикончить всех
троих, – прозвучал голос Риса. Голос был чистым и ровным, без малейшего
следа сонливости. Будто и не спал, он направил пистолет в спину Дойла – во
всяком случае, я полагаю, что он сделал именно это. Мне не видно было за глыбой
тела Дойла; но и у Дойла, насколько я знала, не имелось глаз на затылке, так
что ему тоже оставалось лишь догадываться о том, что делает Рис.
– Самовзводный пистолет не обязательно взводить для
стрельбы, Рис, – заметил Дойл спокойным, слегка ироничным голосом. Увы, я
не видела, совпадает ли выражение лица с этим тоном, мы оба замерли в нашем
почти-объятии.
– Ну да, – сказал Рис. – Несколько
театрально, но знаешь поговорку: "Один пугающий звук стоит тысячи
угроз".
Мои губы по-прежнему касались теплой шеи Дойла, когда я
возразила:
– Нет такой поговорки.
Дойл не двигался, и я так же опасалась пошевелиться,
опасалась, как бы не началось такое, чего я не смогу остановить. Не надо нам
несчастных случаев.
– Стоило бы ее придумать, – хмыкнул Рис.
Кровать позади нас скрипнула.
– Твоя голова у меня под прицелом, Дойл. – Это был
голос Никки. Отнюдь не спокойный, нет, – явное беспокойство ощущалось за
его словами. В голосе Риса не было и следа страха; в голосе Никки его хватало
на двоих. Впрочем, мне не обязательно было видеть Никку, чтобы знать, что его оружие
готово и направлено куда надо, палец уже на спусковом крючке. В конце концов,
сам Дойл его и тренировал.
Я ощутила, как напряжение покинуло тело Дойла, и он поднял
голову – ровно настолько, чтобы не говорить, дыша прямо в меня.
– Возможно, я и не смогу прикончить вас всех, но я могу
убить принцессу раньше, чем вы убьете меня, и после этого ваша жизнь не будет
стоить ни гроша. За смерть своей наследницы королева наказала бы вас куда
страшнее, чем я смог бы придумать.
Сейчас его лицо было мне видно. Даже в лунном свете он
выглядел спокойным; глаза устремлены вдаль, уже не на меня. Он был слишком
сосредоточен на уроке, который давал своим людям, чтобы беспокоиться о моих
действиях.
