Сон как рукой сняло, и Матвей прибирал кухню до самого утра. После приготовил завтрак, принял душ и отправился в магазин за смартфоном.
Глава четырнадцатая. Мирослава
1
Мать заявилась утром. Громко хлопнула входной дверью и с самого порога стала причитать:
– Да что же это такое? Да когда эти напасти прекратятся? Сколько можно-то, в конце концов… Мирка, слышишь, Мирка, просыпайся, ты мне нужна сейчас!
Я не спала. Перегруженные мыслями мозги не отключались на сон, и ноги сами собой бесконечно вышагивали по комнате. Желанная лежала в моем рюкзаке, и я, поглядывая на него, потирала плечи, поскольку постоянно мерзла. Не помогал пушистый плед, и даже закрытое окно не сохраняло тепло. Ледяной холод пробирал до костей, вызывая дрожь в коленях.
Что будет с сестрой? Может, надо было уточнить, что она должна остаться в живых? Или попросить о растяжении? Или об ушибе?
Конечно, я погорячилась, но у меня есть на это право!
У меня есть право и власть, как у Ульяны. Иногда не остается ничего, кроме священного права отомстить. Ульяна отомстила Настасье, забрав ее любимого. Я отомстила матери, наслав беду на младшую сестру.
Это правильно. И это является злом. Одновременно.
Правильное зло, справедливое зло, и ничего такого в этом нет. У матери есть власть забирать деньги пани Святославы, есть власть ненавидеть и обижать старшую дочь. Есть власть и деньги, чтобы обратиться к ведьме и сделать приворот на парня своей нелюбимой, ненавистной дочери. А у меня есть власть отомстить. Потому что именно я рождена в клане Варты и, значит, должна очищать город от ведьм и прочих тварей – таких, как моя мать. Это справедливо и правильно – отомстить.
Только холод пробирает до глубины души, и кожаный корешок Желанной, выглядывающий из рюкзака, вызывает ужас, потому что руки так и тянутся взять ручку и решительно написать: «Хочу смерти своей матери». После таких желаний нет обратного хода. После таких желаний меняешься навсегда. Что-то ломается внутри, умирает в душе, и остается лишь холод, и ненависть, и желтые страницы книги Желанной, на которую ты можешь выплескивать свою тьму сколько душе угодно.
А что будет после?
После ты станешь рабом тьмы. Подрисуешь почернее глаза и отправишься в темный лес, чтобы найти эти пресловутые и загадочные источники темной силы. После ты сама станешь черной ведьмой, потому что внутри уже навсегда поселится темнота.
Если бы у Матвея был телефон или хотя бы «Фейсбук» или «Инстаграм», я бы написала ему, я бы попросила совета, рассказав все начистоту. Что сделала непоправимое, пожелала то, что уже нельзя отменить. Не сотрешь из Желанной, не изменишь собственного желания отомстить.
И нет никакого выхода, остается только принять себя такой, какая я есть. Злой, мстительной, темной. Представительницей клана Варты.
Когда мать утром позвала меня, стоя в коридоре, я не сразу вышла из комнаты. Пока нашла тапки, пока натянула шорты, потому что бегала по комнате в одних трусах и пледе на плечах. Майка со спущенными лямками, волосы убраны за уши. Глаза еще не накрашены, и без своего макияжа я вдруг почувствовала себя уязвимой.
– Ну что ты копаешься, глупая? Поднимайся, уже восемь утра! Сестра твоя попала под машину, представляешь? У нее сломана нога, она сейчас в больнице. Я сидела там всю ночь, и теперь мне нужна помощь. Надо, чтобы кто-то отнес Снежане передачу. Эту неделю она останется в больнице, но если все будет хорошо, то к следующим выходным ее выпишут, – тараторила мать, разгружая сумки.
Несколько баночек йогурта, молоко, булочки, шоколад и бананы. Куриное филе, молодые огурчики и помидоры-черри.
– Сейчас сделаю отбивные, порежу салат для Снежанки, а ты отвезешь ей. Помоги мне, не стой столбом, убери продукты в холодильник. Сама голодная как волк, всю ночь ничего не пила и не ела. Извелась вся, просто ужас. Представляешь? Машина выскочила из-за поворота, так говорит Снежанка. Хорошо еще, что не неслась на всей скорости! Обошлось, можно сказать. Ушибы, царапины и перелом ноги! И это в конце года!
Я молчала, скованная ужасом. Руки машинально раскладывали продукты на полках холодильника. Я сунула молоко к овощам, и мать ругнулась, назвав меня балдой.
– Да проснись, наконец! Что, снова до трех шлялась где-то? Расскажи лучше, что у тебя за новый мальчик такой! Снежанка говорила, что у тебя новый мальчик.
Молоко вернулось на полку с сыром и маслом, дверка холодильника закрылась. Я постояла на пороге, после осторожно спросила:
– Когда мне надо ехать к сестре?
– Как сготовлю. Пораньше постараюсь, чтобы девочка не голодала. Больничное питание никуда не годится, сама понимаешь. Сварю ей картошечку, сделаю отбивные, салат. И бананы с йогуртом ей отвезешь. И еще шарлотку на скорую руку приготовлю. Больше пока ничего не успею. Но завтра уже сама мотнусь, приготовлю ей что-нибудь вкусненькое. Мирка, не стой как столб. Обкурилась, что ли, чего? Хоть бы пожалела сестру, что ли.
– Конечно, мне ее жалко. Если бы еще меня кто пожалел.
– Что? Что ты там бормочешь?
– Ничего. Что еще мне сделать?
– Картошку почисть. И не срезай толстый слой шкурки, после тебя ровно половина картошки остается. Аккуратнее чисть, поняла?
Едва мы с матерью закончили с едой, как мне позвонили. Номер незнакомый, я осторожно ответила и услышала Матвея. Его голос я узнала бы с любого гаджета.
– Привет, Мирослава! Это я, Матвей! Как ты? Как дела?
– Все хорошо, – спокойно ответила я.
– Встретимся сегодня?
– Можно. Но у меня сестра в больнице, надо отвезти ей еду.
– Что с сестрой?
– Ногу сломала.
– Серьезно? Я могу поехать с тобой.
– Отлично. Тогда через час около моего дома. Договорились?
– Договорились.
2
Чем ближе мы подъезжали к больнице, тем сильнее мучила меня совесть. Она жгла изнутри назойливыми мыслями, проедала до самых костей, заставляя чувствовать себя последней гадиной. Ведь сестра у меня только одна, и хоть временами раздражает, но все равно своя, родная. Снежанка всегда переживала за меня, заботилась, поддерживала и была просто доброй девочкой.
И если бы не это дурацкое желание обладать моим парнем, между нами не было бы никаких терок. А Богдан? Как он мог меня обманывать? Ходить в обнимку с моей сестрой и врать мне? Написал бы уж правду, мол, перестала нравиться, нашел другую. Это было бы честно и правильно. И я бы отпустила его.
Ведь я не испытывала к Богдану никаких нежных чувств, это была лишь дружба и какая-то детская привязанность. Я вообще сомневалась, что могу кого-нибудь полюбить. Возможно, мне этого не дано.
