— Всё, на шестёрке спёкся! — крикнул Трофим напарнику, и незримая преграда мигом испарилась, чуть на пол не рухнул от неожиданности.
Я на подгибающийся ногах вернулся к столу и без спросу плюхнулся на табурет: на хорошие манеры у меня попросту не осталось сил.
— Скажите, а шесть метров — это как?
Трофим внёс пару отметок в мою учётную книжку, потом пояснил:
— Результат выше среднего, но негатив мы только после семи метров диагностируем. Пока у тебя пограничный результат, и сразу скажу: обычно в спорных случаях диагноз не подтверждается.
— Ни разу на моей памяти не подтвердился, — вставил свои пять копеек присоединившийся к нам Савелий.
— На стёклах проверим, тогда уже ясность появится.
— Да пустая трата времени!
— Рубль поставишь?
Дядьки ударили по рукам и за прохождением мной последнего испытания стали следить с несравненно большим интересом, не сказать — азартом.
«Стёкла» оказались самыми настоящими силовыми экранами — вроде того, что довелось видеть на вокзале в Зимске, только эти выглядели тончайшими и совсем прозрачными. Ими через равные промежутки перегородили коридор, который до того был закрыт. Поставленная же передо мной задача оказалась и нетривиальна, и предельно проста: требовалось их пробить.
Теперь я уже знал, что расфокусированный выплеск силы дотянется в лучшем случае до половины из целей, а то и вовсе уйдёт в сторону много раньше, поэтому спешить не собирался, намереваясь для начала всё хорошенько обдумать и рассчитать.
Увы, на подготовку банально не оставалось времени.
— Не спи! — поторопил меня Савелий. — Они же каждую божию секунду целую прорву энергии сжирают!
— Сфокусируй выплеск! У тебя получится! — подсказал Трофим, вовсе не желавший проигрывать товарищу целковый.
— Да как его сфокусировать-то? — озадачился я.
— Снежки в детстве лепил, так? Вот и сомни силу поплотнее, лететь дальше будет,
Снежки — лепил. Но снежки лепят из снега, а не из энергии!
К тому же за сегодняшний день я так вымотался, что теперь оказался попросту не в состоянии задействовать свои определённо не самые великие сверхспособности. Дотянуться до энергии никак не получалось, чувствовал её присутствие и ощущал леденящее покалывание, а закрутить и направить в нужное русло уже не мог.
От перенапряжения и жутчайшего разочарования закружилась голова и заложило уши, тонким комариным писком зазвенел подступающий обморок, и звук этот поплыл, начал едва заметно пульсировать, как с размеренной периодичностью шуршала в двадцать втором кабинете по странной грампластинке игла звукоснимателя. Мерцание электрического света наложилось на слабое мигание силовых экранов, а после лампочка и вовсе закружилась над головой и превратилась в сияющий обод, чтобы тут же распасться на отдельные огни. Знакомый стробоскопический эффект проявился на сей раз неожиданно сильно и резко, и уже не я закрутил должным образом поток энергии, а сверхсила закрутила меня самого.
Каким чудом не потерял равновесия и не грохнулся на пол — не знаю. Но именно что — чудом. Просто вывалился вдруг из этого безумного водоворота и не вывалился даже, а стал осью бешено вращающегося колеса, абсолютно недвижной точкой изначального отсчёта всего и всея.
Энергия хлынула в меня бурным потоком, я зачерпнул, сколько смог, попытался смять и сконцентрировать, породить подобие шаровой молнии, но поскольку больше действовал руками, а не волей, сила вырвалась наружу и ослепительным разрядом унеслась вдаль по коридору, развеивая один энергетический экран за другим.
— Семь из десяти! — объявил Трофим.
— Ещё и холодком повеяло, — поскрёб плешивый затылок Савелий. — Неужто и впрямь — негатив?
Я ничего не сказал и ничего не спросил. Меня нагнал обморок.
Глава 4
Отпаивали меня холодной водкой и горячим чаем.
Гранёный стакан я принял бездумно и глотнул из него, ещё пребывая в полуобморочном состоянии. Тут же закашлялся и захрипел, получил кружку и быстро хлебнул, но чай обжог рот как-то совсем уже немилосердно, аж глаза на лоб полезли. Зато вмиг пришёл в себя.
— Эх, молодо-зелено, — вздохнул Савелий. — Нешто водки раньше не пробовал?
Я помотал головой.
— Что за поколение малохольное пошло? — хмыкнул дядька и влил в себя недопитый мной алкоголь. — Чай пей. Чай тоже помогает.
— Коньяк лучше действует, — заметил Трофим, — но чего нет, того нет.
— Да всё хорошо уже, — заявил я, не спеша, впрочем, подниматься с табурета. И он-то каким-то слишком шатким казался, а уж на ногах и вовсе могу не устоять. Рука с кружкой так и вовсе ходуном ходит, и это не нервный тремор, это от усталости.
— Негатив мы тебе не диагностируем, — заявил Трофим, что-то вписав в мою учётную книжку. — Неоднозначные у тебя результаты. Один нейтрально-отрицательный, другой условно-положительный.
— И официального направления нет, — поддакнул его плешивый товарищ. — Нам и обследовать тебя не следовало! Узнает кто, что в резонанс вогнали, по головке точно не погладят. Видано ли дело — и суток с инициации не прошло!
Я захлопал глазами.
— В резонанс? Так это резонанс был?
Трофим кивнул.
— А что ещё? Запомни, хорошенько свои ощущения — это твой ключ к резонансу. На тебя гипноз не действует, до всего своим умом доходить придётся. Так что ещё повезло, можно сказать. Только без инструктора даже не пытайся снова в транс войти. Войти — войдёшь, да не факт, что опять успеешь в обморок грохнуться. А то выгоришь и вся недолга.
— В резонансе себя контролировать — настоящее искусство, чтоб ты знал! — подтвердил Савелий. — Не хрен собачий!
На том меня и выпроводили. К этому времени уже худо-бедно оклемался, но подъём из подвала на второй этаж обернулся одышкой, лицо покрылось испариной, рубаха на спине в очередной раз стала влажной от пота. Утешало лишь то обстоятельство, что остальные попадавшиеся в коридорах соискатели вид имели ничуть не менее измученный, а некоторые так и вовсе уже не могли передвигаться самостоятельно, их возили на каталках. И ведь утром все такие бодренькие были!
В двадцать втором кабинете меня сразу избавили от повязок, и если оставленный сигаретой ожог в размерах не уменьшился и лишь поблёк, то его энергетический собрат превратился в едва заметную бледно-розовую точку. Аналогичным образом дела обстояли и с порезами на правой руке: след от скарификатора превратился в поджившую царапину, в то время как второй разрез протянулся по коже едва заметной белой ниточкой.
Разница была прекрасно заметна и невооружённым глазом, но исключительно визуальным осмотром медсестра не ограничилась. Она нацепила на голову оптический прибор, состоявший из целого набора разнокалиберных линз, вооружилась линейкой и начала диктовать щёголю какой-то бессмысленный набор цифр.
