Ближний ко мне стрелок споро передёргивает затвор карабина, досылая патрон в ствол, но я одним броском перекрываю разделяющие нас метры. Фриц на мгновение закрыл меня от камрада; прежде чем он успел нажать на спуск, я с силой ударил по карабину стволом «мосинки», сбивая его вниз. Выстрел ударил в землю. Рывок винтовки на себя, и тут же короткий выпад в живот противника; «четырёхгранник» вошёл в человеческую плоть, словно в масло.
Я несколько опешил от того, с какой лёгкостью убил человека в ближнем бою. Но штыковому бою меня учили добросовестно; я не провалился в удар, потеряв застрявшую винтовку в плоти врага.
Прыгаю на колени, пропуская над головой выстрел второго противника, и с лёгкостью выхватываю из чужого тела «четырёхгранник». Крепкий немец бросился на меня, выставив вперёд узкий клинок штык-ножа. Фрицев крепко готовят: удар получился очень тяжелым. Но я успеваю принять его на ствол и, зацепив карабин шейкой крепления штыка, вырываю маузер из рук противника. Сложный, практически фехтовальный приём, что редко получался на учениях, сейчас сработал, словно был отточен до совершенства. Мгновение удивления, смешанного с ужасом на лице врага, — и винтовка по мушку уходит в его живот.
…Ноги и руки трясутся так, словно я крепко выпил. Хотя на личном опыте я не знаю, каково это — быть пьяным. Зато теперь знаю, каково выжить в ближнем бою, когда шансов вчетверо меньше, чем у врага.
Однако времени прийти в себя и полностью справиться с внезапно накатившим приступом слабости у меня нет. Трясущимися крупной дрожью руками пытаюсь вырвать винтовку из пробитого живота немца; не получается. Тогда я отпускаю её и достаю из-за пояса трофейный пистолет, а в левой стискиваю последнюю уцелевшую самоделку-лимонку.
Счёт идёт на мгновения.
Прохожу через калитку во двор, из которого выскочили немцы, прижимаюсь к торцу очередного сарая. Выстрелы стучат совсем рядом, отчётливо слышна короткая ругань на немецком. Языка я не знаю, но то, что они именно бранятся, понимаю как-то сразу.
Выглядываю за угол. Двое немцев ведут огонь из карабинов, прикрываясь изгородью, дверь в дом открыта.
Пора.
Ощущение времени вдруг теряется. В каждую секунду помещается как будто бесконечное количество времени; я вижу всё предельно отчётливо, может, так, как никогда раньше не видел…
Выскакиваю за угол. Первому стрелку пуля летит в спину. Фриц, выгнувшись, валится назад. Второй, в беззвучном крике раззявив рот, поворачивается ко мне. Невероятно, просто мучительно медленно. Не успевает. Одна пуля в живот, вторая — прямёхонько в лоб.
И откуда такая точность?
Поворачиваюсь к расположенному с торца входу в дом. В проёме появляется немец; дважды тяну за спуск. Противник пропадает.
Бегу к двери, дёргая чеку из гранаты. Боком врезаюсь в деревянную стенку и закидываю в раскрытый проём самоделку. Мгновение спустя туда же бросаю «колотушку».
Два глухих взрыва ухают с перерывом в три секунды. Раскручиваю колпачок второй «колотушки» и дёргаю за выпавший шарик, оборвав нить. Из раскрытой ручки повалил дым — загорелся запал гранаты.
На этот раз я на мгновение высовываюсь в проём, чтобы посмотреть, куда бросить «колотушку». Ещё через секунду она летит вглубь дома.
Взрыв следует через пять секунд. Покрепче сжав пистолет в запотевшей руке (сколько там патронов-то осталось? два, три?), врываюсь в дом.
У фронтальных окон лежат трое фрицев. Эти не шевелятся. Прислонившись к стенке, выглядываю в соседнюю комнату. Вспышка пламени от глиняной печи — и веер свинцовых пуль с силой бьют по дереву, за которым я укрылся.
Выхватываю последнюю гранату. Но трясущиеся руки никак не могут совладать с ручкой. Из комнаты раздаются быстрые шаги.
Бросаю гранату внутрь и рывком смещаюсь по стенке влево. Фриц вылетает из проёма. Дважды жму на спуск, но вспышка пламени ослепляет меня; тяжёлый удар в грудь опрокидывает к стенке.
…— Ромка, держись! Давай братец, не засыпай!
Такие родные сейчас сослуживцы безжалостно ворошат меня, бинтуя грудь. Каждое их касание приносит невыносимую боль; пытаюсь поглубже вздохнуть — и тут же из раскрытого рта вылетает сгусток крови. Только теперь я слышу, с каким хрипом дышу, как в груди что-то булькает при каждом вздохе.
Отбегался…
С трудом разомкнув губы, всё-таки спрашиваю:
— Как мы?
— Бьёмся, но немцев крепко потеснили! Ты молодец, на нашем участке уже до следующей улицы дошли, возьмём Олыпанец! Ты только держись, командир…
Район Аргамаченской слободы (северо-восточная часть г. Ельца).
Лейтенант Владислав Велик, командир взвода 496-го стрелкового полка.
Зараза! И что ротный отказался от моего плана?! «Очередная авантюра»!
Да, два дня назад я потерял целое отделение из-за рискованной идеи Аникеева. Но ведь ребята действительно смогли заткнуть пулемётчика на колокольне, батальон на время потеснил фрицев. А скольких бойцов мы потеряли в непродуманных контратаках и толком не спланированном отступлении, больше похожем на бегство?
Теперь снова атаковать в лоб надёжно закрепившегося врага. А ведь фрицы уже наверняка наметили сектора обстрела, подготовили пулемётные гнёзда, подтянули артиллерию. Да и под ноги стоит смотреть внимательно: просевший или взрытый в отдельных местах снег может означать наличие мин.
Мой план был прост, а потому имел серьёзный шанс на успех: сделать самодельные маскхалаты, в сумерках подползти как можно ближе к фрицам, желательно на дистанцию метания гранат, и начать общую атаку на рассвете. Тогда выдвинувшиеся вперёд бойцы смогли бы забросать гранатами огневые точки противника, а наступление основных сил не позволило бы немцам уничтожить горстку смельчаков.
Конечно, для выполнения подобной задачи лучше бы подошли разведчики, но и мои бойцы кое на что способны. Я предложил свой взвод и при этом ни на секунду не задумывался остаться в стороне. И хотя определённый риск имеется (те же мины, на которые в темноте гораздо легче наткнуться, бдящие немецкие пулемётчики, смертельная близость врага, что наверняка попробует подавить гранатомётчиков всеми доступными средствами), но он соизмерим с потерями в лобовой атаке. Зато полк в случае успеха понёс бы гораздо меньшие потери.
Однако ротный просто отмахнулся от моего предложения. Впрочем, я уверен, что ему не план мой не понравился, а перспектива разговора с комбатом и даже, возможно, с комполка, на тему переноса времени начала атаки. Нет, ну а что, 10 часов — самое то. Как раз немцы выспятся и позавтракают тушёной с горохом свининой… Прыгать же через голову непосредственного командира, который и так подозревает меня в подсиживании, я посчитал перебором. Да и не добился бы ровным счётом ничего, никто из старших командиров не поддержал бы инициативу простого взводного.
Так что придётся по старинке, в рост под пулями, при свете дня…
