– Зачем они нам?
– Требуется попасть в сердце гор, и для этого есть несколько путей. Выбранный мною самый быстрый и простой. На другие пришлось бы потратить больше времени, и не факт, что я бы не заблудилась. Да и подниматься на самый гребень то еще испытание, не для моих колен. Видишь?
Она указала посохом на вершину. Там, по гребню, едва видимая, вилась тоненькая серая лента. Ползла от пика к пику, покуда хватало глаз.
– Тропа Любви. Крепость Кама.
– Он построил ее?
Старуха хмыкнула:
– Нет. Это сделали те, кто жил до него. Но он последний владетель, поэтому теперь говорят, что она его. Здесь твердыня уцелела, а вот на севере ее хорошо отделали. Вместе с горами, которые расплавлены и превращены в жалкие холмики. Если бы не ловчие, нам с тобой пришлось бы идти до подъема, потом карабкаться, а после брести по стене, надеясь, что я не пропущу нужный спуск… Так проще.
– Значит, нам надо попасть на нее?
– Нет. Нам требуется оказаться внутри горы. Под крепостью всегда были обширные ходы, ими пользовались тысячелетиями.
Впереди запели рога, и Нэ еще раз напомнила:
– Держись рядом.
Они вышли из леса, оказавшись возле шести сооружений, похожих на двенадцатиступенчатые пирамиды, грубо высеченные из базальтовых блоков, неаккуратно прилегающих друг к другу. Нижняя ступень была больше двух десятков ярдов, в то время как верхняя не превышала ярда. Каждую из площадок пирамид уставляли человеческие черепа. Старые, уже черные, разваливающиеся. И новые, ярко-белые, совсем недавно бывшие чьими-то головами.
Эйрисл ощутил, как закололо в желудке, а кости в кармане потеплели. Нэ покосилась на него с высоты своего роста, но ничего не сказала.
Мертвых оказалось много. Сотни. И еще столько же приветствовало вдоль дороги, где на вкопанные в землю палки повесили все те же черепа.
– Кланы гордятся своей доблестью.
– Странная доблесть, Катрин, хвалиться добытыми головами.
– У каждого народа свой обычай. Но здесь не только гордость, но и предупреждение чужакам. Ловчие, если не собираются в рейд, часто сражаются друг с другом – и чем больше черепов встречает незваных гостей, тем сильнее они призадумаются, чтобы повернуть назад и не искушать судьбу оказаться среди костей.
За черепами открывался вид на серповидную долину, большую ее часть занимало вытянутое и узкое ярко-голубое озеро, из которого брал начало ручей – именно мимо него они и шли все это время.
Озеро не замерзало, дышало паром, облизывая подножие отвесной стены. Низкие длинные дома растянулись вдоль берега, засыпанного разноцветными гладкими камнями, украшенного стройными соснами. Черные крыши, серые бревна. Сваи ближайшего ряда облизывала теплая вода. На площади стояли высокие столбы из камня. Дальше, на скалистом поле, ползущем по дну долины, точно грибы, выбравшиеся из-под снега, росли шатры.
Кажется, их вышло встречать все население деревни. Почти две сотни мужчин, в мехах, скудных доспехах, с копьями, на которых были в спешном порядке намотаны синие ленты, а кое-кто успел намазать краской такого же цвета волосы. Женщины – в волчьих капюшонах, широких стеганых штанах, стояли в отдалении, не смешиваясь с воинами, наблюдая молча, без эмоций.
Детей нигде не видно.
Делегацию встречающих возглавлял сухой старик с тонкой, чуть ли не прозрачной кожей и белыми выцветшими глазами. На его голове красовался венец из колючих прутьев с синими засохшими ягодами, а на хрупких запястьях болтались костяные браслеты, украшенные необработанными содалитами, почти черными, с редкими проблесками кобальта, стоило лишь на них упасть солнцу.
Казалось, что он возраста Нэ, но в отличие от нее – едва дышащий, уже неспособный ходить, а потому его несли двое юношей, крепких и сильных, точно волы.
Они поставили старикана перед Нэ, поддерживая его, и тот дрожащей рукой протянул ей извлеченный из сумки гладкий камень. Повторился ритуал с крошкой, ссыпанной с ладони.
И снова все опустились на колени, склонили головы, а где-то за шатрами завыли столь пронзительно и жалобно, что по сердцу словно ножом резануло. Но лишь Эйрисл повернул голову в ту сторону.
Нэ сказала несколько фраз, затем обратилась к нему:
– Не наступай на сети, но иди рядом. Помни о неприятностях и не лезь, даже если тебе что-то не понравится. Сегодня будешь есть и отдыхать, а я стану петь им песни, как предсказано. Завтра с утра они отвезут нас, куда я скажу.
Пока они шли к домам, женщины стали бросать под ноги старухи ловчие сети, те, какими хватали и опутывали пленников, чтобы отнести их в горы. Она наступала на каждую, вызывая этим одобрительные крики.
У домов Эйрисл наконец-то рассмотрел то, что сперва принял за каменные столбы. Массивные, в три человеческих роста глыбы были неаккуратно обтесаны не слишком-то умелыми мастерами. Но все равно понятно, что здесь изображены боги ловчих.
Те, кому они поклонялись десять веков, и те, ради кого охотились на людей в землях Тараша.
Первая фигура – женщина в чем-то похожем на доспех, но без шлема. Широкое плоское лицо, плоский нос, руки точно лопаты. Короткие волосы, липнущие к высокому лбу. На ее поясе висел топор, в руках она держала камень.
Другая фигура, почти квадратная, походила на вставшего на дыбы массивного медведя. Медведя в кольчуге, с шипастыми наголенниками, чья голова была не человеческой, а птичьей.
Орлиной.
Третий, некто на четвереньках, с запрокинутым вверх лицом урода. Он то ли выл, то ли рычал, придавливая ладонями маленькие человеческие тела.
Эйрисл ощутил слабый укол в желудке, присмотрелся внимательнее и понял, что темное основание памятников все в засохшей человеческой крови.
К нему подошли две женщины, уже немолодые. Та, что пониже, коснулась плеча, позвав за собой.
– Иди, – сказала Нэ. – О тебе позаботятся. Накормят и дадут вымыться. А потом запрут до утра. Не беспокойся. А мне надо совершить то, что они ждут.
– Смотри не забудь меня здесь, – сказал он ей на прощанье, и она фыркнула, прежде чем уйти.
Его привели в дом, стоявший прямо у озера. Единственная комната была длинной, с высоким потолком, на стропилах сушились травы, огонь плясал в очаге, кое-как сложенном из каменных блоков, обтесанных так же небрежно, как и идолы на улице. Шесть лежанок из сухого сена, укрытого оленьими шкурами, стол, стулья и человеческие черепа на дальней, темной стене.
Женщины оставили его, ушли, вернувшись к исходу часа. Принесли воду, какой-то горьковатый напиток, напоминающий плохое пиво, уже остывшее мясо, зерновой хлеб, мед, кислые ягоды. И рабыню.
Бледная, исхудавшая тарашийка. Ей отрезали левое ухо, и теперь на голове осталась грубая, плохо зажившая рана. Она была старше Эйрисла лет на десять и смотрела на него, как затравленная собака.
