Пахло дымом. Пожаром. Ночью. Грозовым небом. Отцветающей сиренью. Смертью. И еще теми, кто принес ее.
Тускло. Бледно. Почти неуловимо.
Ремс бы и не почувствовал их, если бы не знал, что искать и чего ожидать. Его пальцы подрагивали, пусть он и старался держать себя в руках, как старшие. Он слишком сильно волновался и полагал, что его спутники заметили это.
Саби стоял на коленях, закрыв глаза и вытянув ладони перед собой лодочкой. Молясь богине и прося даровать им милость, осуществить предначертанное, не останавливать их и позволить и впредь быть ее следами в этой миссии. Вложить в его руки благословение. Ремс бы и сам помолился вместе с ним, но он нюхал воздух и ждал.
Ради не делал ничего. Он поймал взгляд младшего из них и произнес:
– Успокойся.
– В Храме уже ошибались несколько раз.
– Она та, кто нам нужен. Тзамас. Белое пламя. Та, кто разорвет старый мир и соберет его заново.
– Та, что могла бы разорвать мир и собрать его заново. – Саби даже не открыл глаз. – Эта часть пророчества уже отсохла, как отсыхает больная ветвь. Такого уже не случится, ибо Богиня не видит в ней зла. Тзамас не сошла с ума от смерти, и мир останется прежним. Бати зря тянул и держал женщину, ожидая тьмы в ее сердце.
– Она может послужить причиной для разрыва мира. Не со зла, случайно. – Они часто обсуждали толкование пророчеств, оставленных в Храме.
– Не важно. – Саби лучше всех разбирался в ее словах. – Мы следы и движемся навстречу воле Богини. Основная структура предсказания исполнена, и она та, кто нам нужен, чтобы указать дальнейший путь к последним шагам.
– Да будет так. – Ради склонил голову, признавая мудрость слов.
Ремс вновь понюхал воздух и поперхнулся слюной. Он, уперев руки в колени, склонился и кашлял почти минуту, страдая от смрада, который не чувствовал больше никто, кроме него.
Оба других дэво терпеливо ждали, когда спутник придет в себя.
– Там! – Ремс указал через реку, на дворец герцога. – Это случилось там!
Саби плавно поднялся с колен, взял сумку, взял посох. Ради проверил свернутый на поясе шипастый кнут. Ремс надел на руки сфайраи – боевые перчатки кулачных бойцов, сделанные из женских поясов и стали.
– Пора. – Глаза Ради горели. – Найдем же ее ради милости и Храма.
Сердце у Шерон стучало, словно у испуганной лани, пробежавшей целую лигу, спасаясь от волчьей стаи.
Тук-тук-тук-тук.
Очень быстро.
Пальцы на руках стали ледяными, и она сцепила их, а после, чтобы почувствовать хоть немного тепла, подышала в ладони.
Происходящее было нереальным. Нарушало правила мира. Нельзя вернуть живого с той стороны. У приходящих назад нет прежней личности, памяти, опыта. Есть лишь злобный разум и желание убивать людей.
А выходит, что можно? У Гвинта и его ручной твари получилось?!
Она не верила в зрелище, разворачивающееся перед ней.
Нейси распахнула светло-серые, с тонким зеленым ободком глаза и в долгой тишине рассматривала все вокруг себя. Она походила на человека, заснувшего в одном месте, а проснувшегося спустя годы совершенно в другом. Новом, незнакомом.
Посмотрела на Гвинта, не задержалась на нем. На Монику. Чуть внимательнее на Шерон – и немного нахмурилась, явно отмечая их слабое внешнее сходство. Вновь вернулась к Кару, который, казалось, забыл, как дышать.
– Получилось! – прошептал он сипло.
– Гвинт? – недоверчиво спросила она медовым голосом. – Ты… так изменился.
– Я… Я не могу выразить словами, как я рад видеть тебя, Ней.
Она, все еще сонная, какая-то мягкая, заторможенная, попыталась подняться, он бросился к ней, чтобы помочь, но вытянутая рука заставила его споткнуться. Остановиться.
– Лучше она.
Нейси указывала на Монику. Та после быстрого кивка хозяина подчинилась, помогла великой волшебнице встать, и проснувшаяся оплела бывшую подругу Тэо за талию, чтобы вновь не упасть.
– Я вернул тебя. У меня получилось! Ты ведь понимаешь?!
Сестра Арилы приложила руку к златокудрой голове, словно пытаясь собраться с мыслями.
– Твое вечное упорство. Упертость. Мания. Ты никогда не отступал, Гвинт. Даже когда я просила оставить меня в покое, преследовал. Тебя никто не мог убедить. – Она словно вспоминала, и ее голос, все такой же красивый, внезапно стал жестче. – Что непонятного было в простых фразах: «Отойди от меня»?! «Оставь меня в покое»?! «Ты мне противен»?!
Он дернулся, как от пощечины. Болезненно и виновато.
– Прости. Я был глуп.
Шерон увидела, как бледная рука чуть сильнее сжала талию Моники. Стояла Нейси все еще с трудом.
– Ты убил меня! – Теперь голос воскресшей уже не казался указывающей медовым, и, вздрогнув, девушка машинально сделала шаг назад, поднявшись на одну ступеньку, подальше от той, кого называли великой волшебницей.
Асторэ.
– Ты убил меня! – повторила Нейси, и ненависть холодным ручьем пролилась в воздух. – Я ждала спасения, но пришел ты. Раньше Тиона. Раньше Голиба. И я снова сказала «нет» на твои просьбы и мольбы. А ты задушил меня, словно какую-то безродную дворняжку! Ты помнишь это, Кар?! Помнишь?!
Сердце Шерон продолжало колотиться как бешеное. Ей не нравилось, куда шел разговор.
– Помню. Я виноват. И жалел об этом годами, Ней! – ответил он твердо. – Я положил века, чтобы вернуть тебя назад. С той стороны. Искупить сделанное. И молю тебя простить меня за это.
Девушка печально покачала головой, и золотые волосы били ее по плечам, а Шерон стало отчего-то страшно от всего происходящего. Она не чувствовала эту женщину, точно так же как раньше не чувствовала Облако. Они были слишком похожи между собой.
– Молишь… А перед Маридом ты тоже смог бы извиниться? Ведь мою смерть ты спихнул на него, и Тион загонял беднягу до самого трагичного результата.
Гвинт отшатнулся от этих слов и сказал с разочарованием, в котором слышалась тусклая надежда. Надежда на то, что он ошибается:
– Ты не Нейси!
Женщина весело рассмеялась тысячью голосов. Было странно слышать это многоголосье мужских, женских, детских, молодых, юных, зрелых, старых людей, порожденных одним горлом. Смех был не злой. Не радостный. Не довольный. И не печальный. Не победный. И не мстительный.
Смех был всеобъемлющий. И совершенно искренний.
С красивого лица исчезли наигранные эмоции. Злость. Возмущение. Сонливость. Смятение.
Оно стало мертвым. Безжизненным. Отталкивающим. И в то же время таким же, как и прежде.
Человеческим.
– Да уж, – произнесли голоса, множа эхо друг друга. – Это я поторопилась. Такую забаву испортила.
