Саши не было рядом, его увели в другую комнату для того, чтобы он переоделся – здесь нельзя в своей одежде. Зачем? Не будет же он…
- Ну уж нет! – Преображенский вышел ко мне в медицинском стерильном халате, - ты не будешь на это смотреть!
- Да я и не хочу! Мне страшно! – Мужчина побледнел еще сильнее, но видя мое лицо, все же взял меня за руку, - я сейчас сам тут грохнусь, Даша… Ангелина Викторовна! Завяжите мне глаза!
- Какие глаза, Александр Сергеевич? Все там были, все там будем! – женщина сняла с меня какие-то электроды, посмотрела на бумагу и дала бригаде зеленый свет. – раскрытие на четыре пальца, девочка, поехали!
Какое поехали? Куда меня тащат? О, какая огромная кушетка! Как много света и… как же это больно!
Схватки становились чаще и сильнее. Укол в спину мне уже сделали, но только сейчас я поняла, что больше не чувствую ног… Они как бы есть, но их вроде нет… При этом ощущения сохранились, я чувствовала шевеление, понимала, что ко мне прикасаются и безумно хотела, чтобы Преображенского выгнали из палаты!
- Уйди!
- Не гони меня!
- Я же рожаю!
- А я не заметил! Какой сюрприз!
- А ну хватит ругаться! – Ангелина Викторовна рыкнула на нас, но в тоже время продолжала улыбаться, наблюдая за Сашей, - тужься, милая, давай! На схватке!
Несмотря на наркоз, я все равно ощущала боль… Она уже не была такой резкой и нарастающей, но все равно присутствовала. Боже, если бы все было так же, как Маша рассказывала про свои роды, я бы от боли просто сдохла.
Я не понимала ход времени, просто не ощущала его. От момента скорой до этой самой палаты… Все смешалось и сейчас больше не было эмоций. Они словно отключились, исчезли, не оставив после себя совершенно ничего – пустота и осознание. Осознание того, что надо делать и для чего все это происходит.
Я понимала, что Саша сжимает мою руку. Видела, как по его лбу течет пот, как ему страшно и в тоже время плохо. Он мог уйти в любой момент, но почему остался? Я чувствовала его прикосновение к моему лбу, ощущала холод его ладоней, а затем…
Детский крик разорвал внутреннюю тишину и…
Хлынули эмоции…
Не важно, что со мной происходило, наплевать на то, что было в прошлом. Сейчас я могла видеть лишь маленькое крохотное тельце, кричащее на всю палату.
Тишина полностью перебила внешние звуки и я больше не слышала чужих голосов…
Теплая и нежная, такая красивая… Она вздрагивала у меня на руках, открывая свой маленький ротик, еле-еле шевелила крохотными ручками, медленно растопыривая пальчики…
Перед глазами была лишь она… Моя маленькая девочка… А затем все резко пропало и я мгновенно провалилась в пустоту…
Так ведь не должно быть, да?
***
- Проснулась? – я все еще лежала на кушетке, Ангелина Викторовна улыбалась, что-то отмечая в своем журнале, а затем произнесла, - давление резко подскочило, вы сознание потеряли на несколько часов. Как самочувствие?
- Где дочка? – да какое к черту самочувствие? Мне уже давно плевать на боль, главное – Марианна. – с ней все хорошо?
- Поздравляю, Дарья. Три килограмма девятьсот семь грамм, пятьдесят пять сантиметров счастья и девять по апгар. Ваша прелесть спит в палате, пугает нашего обожаемого начальника до такой степени, что бедный мужик, кажется, вообще выпал из реальности. Бригада!
Мне помогли пересесть на каталку, объясняя попутно что можно, а что нельзя. Голова дико кружилась и неимоверно хотелось спать, я ощущала тошноту и все тело ломило от остатков боли после родов, но все равно единственное, о чем я могла думать, это Марианна. Какая она? Хочу взять на ручки… Хочу прижать к себе и уткнуться носиком в ее щечки…
Когда дверь большой палаты открылась, я увидела их…
Преображенский сидел на кровати в позе мыслителя и смотрел на то, как в небольшом прозрачном боксе шевелился маленький человечек. Марианна пыхтела, сопела, чмокала губами, явно требуя законной пищи, которую как раз вкатили в палату. Теперь я – еда.
Бедный мужчина выглядел до ужаса напуганным и уставшим. Его глаза были большими от удивления и непонимания.
- Она такая хрупкая, - прошептал Саша, - я боюсь ее трогать. На нее дышать-то можно?
- Ну, начинается! – Ангелина Викторовна мягко всплеснула руками, подошла к малютке, завернутой в теплое одеяльце, спокойно взяла ее на руки и как только я смогла залезть в кровать, отдала дочку мне.
И мир перевернулся вновь…
Все чувства и эмоции, страхи во время беременности – все оказалось таким пустым и несерьезным. Отношения с мужчиной, прошлые обиды и ссоры – все такая ерунда… Глядя на милое, крохотное чудо, я понимала, что ради нее готова пожертвовать всем, что у меня есть, лишь бы она была счастлива в этом огромном жестоком мире. Готова отдать абсолютно все… До абсурда… Но это действительно так…
Она быстро нашла источник молока, схватила меня своими губами, прижалась ручками и с неимоверным удовольствием начала кушать, сладко причмокивая, словно ела самое вкусное, что может быть на этой земле.
- А мне теперь можно куда-нибудь упасть? – умоляюще спросил Саша, глядя на врача, - иначе я прямо тут упаду…
- А с виду сильный мужик, - Ангелина Викторовна смотрела на нас и продолжала улыбаться, - все вашей маме расскажу, кстати. Она как раз мне звонит… Будет требовать подробностей…
- Я ведь и уволить вас могу… - в голосе звучала безнадега, но ни в коем случае не угроза.
- Увольняйте, я и так устала уже, пора бы и отдохнуть. Все ждала, ждала, когда же наш Александр обзаведется семьей – дождалась. Можно и на пенсию…
- Какая пенсия? – тут уже Саша взмолился, - на вас все отделение… Ладно, звоните маме… Все равно уже набрали номер и она меня слышит, да?
Женщина лишь пожала плечами, поднесла трубку к уху и хмыкнула, покинув палату.
Саша тут же сел рядом, боясь дотронуться до меня.
- Ты как? – в его голосе звучал ужас, - тебе очень больно?
- Уже нет, - прошептала я, не в силах отвести взгляда от дочки, - уже не больно… Как-то так тепло внутри и…
Слезы сами хлынули из глаз. Я просто не могла сдержать всю ту нежность, что испытывала, держа маленькую ручку Марианны. Нежнейшая бархатная кожа, миленькие маленькие голубые глазки и неимоверно мягкие щечки – все это вызывало бурю эмоций и чувств.
Саша молчал еще очень долго, просто сидел со мной рядом и наблюдал, прижимался слегка ко мне, словно боялся, что я распадусь на части, а когда Марианна уснула и я с большим трудом и опаской вернула ее в прозрачный бокс, закутав в теплую пеленку и одеяло, лег рядышком на просторной кушетке.
- Больно? – тихо спросил он, - где?
- Везде, - честно призналась я, - от макушки головы, до кончиков ногтей на ногах…
