Дойл не двинулся с места.
– Похоже, чаша обладает собственной волей.
– О чем ты? – спросила я.
– Она не завернута и лежит на боку.
Я перебралась на другую сторону и увидела, что он вытащил
чашу из-под кровати, потянув за край шелковой наволочки, на которой она
по-прежнему лежала, хоть уже и развернутая.
– Я ее завернула, Дойл. Даже если б она упала случайно,
она не могла так аккуратненько развернуться, да еще и шелк разгладить.
Дойл посмотрел на меня, стоя на колене и держа уголок шелка
двумя пальцами.
– Я уже сказал, Мерри, чаша имеет свою волю, но будь я
на твоем месте, я убрал бы ее подальше от постели. Или ты будешь очень весело
проводить каждую ночь, когда кто-то из нас будет с тобой.
Я вздрогнула:
– Да в чем дело, Дойл?
– Богиня решила вновь заняться нашими делами, насколько
я понял.
– Расшифруй, пожалуйста.
Он посмотрел мне в глаза:
– Чаша вернулась, и в день ее возвращения милость ее
пролилась на нас снова. Кромм Круах опять среди нас, как и Конхенн. Те из нас,
что были богами, вернулись к прежней славе, и те, что богами не были,
приобретают силы, о которых им и не мечталось.
– Богиня использует Мерри как посланника, –
предположил Рис, но нахмурился и качнул головой: – Нет, скорее Мерри напоминает
живую версию чаши. Она наполняется благодатью и проливает ее на нас.
– Я не имею отношения к тому, что сила вернулась к
тебе, – буркнула я, положив руки на бедра.
Рис улыбнулся:
– Может, и так.
– Ты был в той комнате, – припомнил Дойл.
Я посмотрела на него и встряхнула головой:
– Нет, Дойл, с Мэви и Холодом совсем не то произошло,
что с Рисом.
Дойл поднялся и провел руками по незастегнутым джинсам,
словно пытался стереть с пальцев какое-то ощущение. Какое? Силы, магии,
прикосновения шелка? Я едва не задала вопрос, но Шалфей меня перебил:
– Посмотри на мои глаза, Дойл, посмотри – вот что
сделала наша прелестная Мерри!
Шалфей обежал кровать, чтобы дать Дойлу полюбоваться своими
глазами.
– Рис мне сказал, что твои глаза теперь трехцветны.
Крылья Шалфея чуть обвисли, словно от разочарования, что его сюрприз
подпортили.
– Я теперь сидхе, Мрак, что ты на это скажешь?
Губы Дойла чуть искривила усмешка, какой я у него еще не
видела. У кого-нибудь другого я бы эту усмешку назвала жестокой.
– А ты не пробовал еще уменьшаться?
– А что такого? – насторожился Шалфей.
Дойл пожал плечами, улыбка стала заметней.
– Ты пробовал сменить форму с тех пор, как изменились
твои глаза? Просто ответь.
Шалфей замер, стоя между мной и Дойлом, и я увидела, как
затрепетали его крылья, словно цветок на сильном ветру. Он вздрогнул еще раз и
еще, а потом запрокинул голову и завыл. Без слов, без надежды – отчаянный,
щемящий плач.
Я будто приросла к месту, пока не затихли последние отзвуки
этого крика.
– Что случилось?! – Я потянулась к его плечу
поверх крыла. Он отпрыгнул.
– Не тронь меня! – Он попятился к двери. За его
спиной возник Холод, и Шалфей отпрянул и от него. Кажется, мы все его пугали.
– Что случилось? – снова спросила я.
– Для крылатых быть сидхе имеет свою цену, –
бросил Дойл со злорадной ноткой. Я уже догадывалась, что у них вышла какая-то
грызня, но я и не представляла, насколько она была злобной. В жизни не видела,
чтобы Дойл опускался до подколок.
Шалфей ткнул пальцем в сидящего на кровати Никку:
– Он о крыльях не знает ничегошеньки! Он никогда не
плыл над весенним лугом, не знал, как чист и медвян бывает ветер! – Он
стукнул кулаком в голую грудь. – Но я знаю! Знаю!
– Я не понимаю, – сказала я. – Что такого страшного
для Шалфея в том, что он стал сидхе?
– Ты украла у меня крылья, Мерри, – ответил он, и
на лице появилось выражение такой невыносимой утраты, что я потянулась к нему.
Мне надо было его обнять. Прикоснуться к нему. Попытаться стереть это выражение
из его глаз.
Он выставил мне навстречу бледную желтую ладонь.
– Нет, довольно, Мерри. С меня на сегодня сидхе
довольно.
Рис откашлялся, и Шалфей опять испуганно вскинулся – и
обнаружил, что Рис стоит почти вплотную к нему, пройдя к зеркалу через всю
комнату. Шалфей загнанно огляделся, словно ища выход из ловушки, в которую мы
его поймали. Холод и правда перегораживал единственный выход, но Шалфей не был
в ловушке. Во всяком случае, в том, что я называла ловушкой.
Шалфей опять указал на Никку:
– Знаешь, как мы звали бы его, если бы он с такими
крыльями родился?
Все вокруг попытались состроить непроницаемые лица, хотя
получилось в результате что угодно от сарказма до высокомерия. Рис сказал
наконец:
– Я сдаюсь. Как вы звали бы Никку, если бы он родился с
крыльями?
– Проклятым! – выплюнул Шалфей, словно слова
грязнее в мире не было.
– Почему проклятым? – не могла понять я.
– У него есть крылья, а летать он не может! Он слишком
тяжел, чтобы крылья ночного мотылька могли поднять его в воздух. – Шалфей
стукнул себя по груди: – Как и я теперь слишком тяжел для моих.
– Что тут у вас?.. – спросил с порога Гален,
протирая глаза. Его спальня была отсюда самой дальней.
Никто из нас не успел сказать ни слова, как Шалфей
промаршировал к нему, протиснувшись мимо Холода.
– Глянь, глянь, во что меня превратили!
Гален вытаращился на Шалфея:
– Что... Твои глаза!
Шалфей оттолкнул его с пути, прошипев напоследок через
крылатое плечо:
– Злые, злые сидхе!
И ушел.
Глава 15
– Давай за ним, Рис, – скомандовал Дойл. –
Присмотри, чтобы ничего не случилось.
Рис подчинился без возражений. Ушел он нагишом, как и
Шалфей. Я понадеялась, что снаружи никто не притаился с инфракрасной камерой, а
потом сообразила, что снимки в газетах – не самая большая наша беда. Слишком я
давно оставила волшебную страну и живу среди людей, а то вообще бы о такой
ерунде не подумала.
– А что может случиться? – спросила я.
– Что-нибудь с самим Шалфеем.
– То есть как бы он с собой чего не сделал от отчаяния,
что лишился способности летать?
