Я и рад был бы пуститься в разговоры, болтать и что-нибудь рассказывать, как я делал это с мамой, но с ним это как-то не шло. Однако я все же радовался, что он взял меня с собой, и мне очень хотелось как-нибудь дать ему это понять.
Когда подошла его очередь и он стал показывать продавщице, что ему дать, одна женщина все время пристально на него смотрела. Заметив, что я обратил на нее внимание, она опустила глаза, как бы целиком занятая тем, чтобы завернуть лежащую перед ней рыбину. В толчее перед прилавком что-то в отце, когда он говорил и показывал, выбирая товар, заставило меня подумать, что на самом деле он хочет поскорее отряхнуть с себя все, что его окружает. Это было не в выражении его бородатого лица, не во взгляде голубых глаз, не в чуть напряженной складке губ и не в его высокой и стройной фигуре, тут было что-то другое — от него словно бы исходили какие-то волны.
— Ну, вот и все, — сказал он, получив наконец сдачу и белый пластиковый пакет с рыбой и креветками. — Можно идти!
За порогом, под серым пасмурным небом, где на всех тротуарах и пешеходных улицах, как всегда по субботам, было не протолкнуться от народа, я, по дороге к музыкальному магазину, нарочно шел рядом вприпрыжку, чтобы папа видел, как я рад. Когда он взглядывал на меня, я ему улыбался. Ветер с залива ерошил его волосы, он их приглаживал рукой.
— Подержишь пакет? — спросил он, когда мы вошли в музыкальный магазин, я кивнул и держал пакет все время, пока он перебирал пластинки.
Родители часто ставили музыку, после того как мы ляжем, в особенности по пятницам и субботам. Иногда я так и засыпал под их музыку. Любил он также ставить пластинки, сидя один в своем кабинете. Стейнар рассказывал, что он как-то принес с собой пластинку «Пинк Флойда» и они слушали ее во время урока. Он говорил об этом с уважением.
— Не хочешь выбрать себе кассету? — неожиданно спросил папа, отрываясь от пластинки, которую только что рассматривал.
— Но у меня же нет магнитофона, — сказал я.
— Попросишь у Ингве, — сказал он. — К Рождеству получишь свой. Так что пригодится иметь в запасе несколько кассет. А то какой толк от магнитофона без кассет!
Я нерешительно подошел к кассетам. Они не были выставлены в коробках, как пластинки, а были сложены в шкафчики, которые висели на стене. Один шкафчик целиком занимал Элвис. Я присмотрел себе кассету, на обложке которой он сидел в кожаном пальто с гитарой в руках.
Папа купил две пластинки и, положив их на прилавок, сказал продавцу, что я покажу ему, какую мне надо кассету. Захватив с собой маленький ключик, он подошел к шкафчику, перед которым я стоял. Я показал на кассету Элвиса, он отпер шкафчик и положил ее, опустив в небольшой пакет, рядом с большим папиным.
— Неплохая штука, — сказал папа, когда мы возвращались к машине. — Когда я был подростком, Элвис считался самым великим. Очумелый Элвис-Пелвис — как мы его называли. У меня даже сохранилось несколько его старых пластинок. Они стоят у бабушки с дедушкой. Может, заберем их как-нибудь? Чтобы ты тоже послушал?
— Да, было бы здорово, — сказал я. — Наверное, Ингве тоже послушает.
— Сейчас они, видимо, дорого стоят, — сказал он и, остановившись, достал из кармана связку ключей.
Я посмотрел на большие танкеры, стоявшие на рейде в Галтесунне со стороны Трумёйи. Они были такие огромные, что на фоне пологих холмов казались какими-то инопланетными.
Папа отпер пассажирскую дверцу.
— Можно мне опять сесть спереди? — спросил я.
— Садись. Но это только сегодня. Ясно?
— Да, — сказал я.
Он сложил пакеты на заднее сиденье и закурил, прежде чем закрепить ремень безопасности, я уже пристегнулся, и он завел мотор. По дороге домой я все время поглядывал то на кассету, то в окно. На всю набережную Лангбрюгген растянулась цепочка автомобилей, плотный поток рассеялся, только когда мы миновали док, в том месте, где с одной стороны находилась телерадиокомпания «БАИ», а с другой — приземистые белые здания рыбзавода и развевающиеся флаги. За проливом, по которому ходили волны с белыми барашками, виднелся полуостров Скилсё — кучка деревянных домов на склоне холма, у его подножия — паромный причал, в стороне от него располагался судоремонтный завод «Пуснес», а дальше по берегу острова шел сплошной лес, в то время как по нашу сторону, вдоль ныряющей вверх-вниз дороги, до самой автозаправочной станции шли дома и причалы, а дальше уже Сонге, Виндхолмен и дорога, ведущая к мосту. Все вокруг трепетало от ветра, который задувал с юга. В дороге мне вдруг вспомнилась Анна Лисбет, и мысли мои снова омрачились. Возможно, виновата была платформа «Кондип», потому что я подумал, как позову их пойти вместе на мост смотреть, как ее будут буксировать в море. Но это стало неосуществимо. Или все-таки возможно? Она так и не побывала в моей комнате, а я каждый вечер, укладываясь спать, мечтал, как она однажды придет сюда и будет сидеть на моей кровати в окружении моих вещей, и эта мысль вспыхивала во мне фейерверком радостных ощущений: Анна Лисбет! Здесь! У меня!
Ну почему это она вдруг захотела, чтобы к ней приходил Эйвинн, а не я? Нам же было так весело!
Надо прогнать Эйвинна, а нас вернуть.
Но как это сделать?
Внизу под нами с востока на запад простирался пролив. С моря возвращалась моторка, она шла к берегу, я видел человека на корме, он правил рулем.
Папа включил левый поворотник и сбавил скорость, пропустил два автомобиля и выехал на дорогу, ведущую вверх к нашему дому. На дороге играли в футбол Лейф Туре, Ролф, Гейр Хокон, Трунн, Гейр Старший, Гейр и Кент Арне. Они обернулись и проводили нас глазами, когда мы проезжали мимо них и въезжали к себе на двор.
Выйдя из машины, я помахал им рукой.
— Придешь играть? — крикнул Кент Арне.
Я помотал головой:
— Я обедать.
На пути к дому, едва мы скрылись для них из вида, папа вдруг взял мою руку:
— А ну-ка, покажи! Бородавки еще не сошли?
— Нет, — сказал я.
Он выпустил мою руку.
— Знаешь, как можно их вывести?
— Нет?
— Давай я тебя научу. Я знаю старинный способ. Зайди потом на кухню, и я расскажу тебе как. Ты же хочешь от них избавиться?
— Да.
Поднявшись наверх, я первым делом покидал в корзину для белья свитер и брюки и надел на себя вчерашние вещи. Затем поставил кассету в упаковке на письменный стол, прислонив ее к стене так, чтобы видеть ее с любого места в комнате, а затем вышел на кухню, где сидел папа перед миской с креветками. На плите варилась каша, мама в гостиной поливала цветы.
— Как раз успеем до обеда, — сказал папа. — Это как бы такая магия! Когда я был маленький, со мной это проделала бабушка. Мне помогло. У меня все руки были в бородавках. А через несколько дней все исчезли.
— А что она сделала?
