Небо было пасмурное, и тускло-серый облачный покров словно выпил из окружающего ландшафта яркие краски. Серая дорога, серые камни на обочине, даже в зелени листвы проступил сероватый оттенок. Спала и вчерашняя жара. Было не то чтобы холодно, а градусов шестнадцать-семнадцать, но все-таки этого оказалось достаточно, чтобы застегнуть на себе ветровку до самого ворота, при езде она раздувалась от ветра, как воздушный шарик. На остановке стояло два автобуса. Она вообще была чем-то вроде мини-автовокзала, где ночью отстаивались автобусы. Сейчас они ждали с работающими двигателями, перед тем как отправиться каждому своей дорогой: одному — в другой конец острова, второму — в город, шоферы развернули их так, чтобы переговариваться друг с другом в открытые окна.
Я поставил велосипед за похожей на шляпу стекловолоконной будкой. Рядом в кустах, среди груд мусора, в основном шоколадных оберток — очевидно, с «Фины», — протекал ручей, я заметил бумажки от «Карамелло», «Хобби», «Неро», «Браво» и синюю обертку от «Хуббы-Буббы», но среди них блестели и пустые бутылки без этикеток, валялись газеты и стояла картонная коробка с каким-то хламом. Нащупав в кармане мелочь, я зашел в будку и выложил приготовленные монеты на автомат. Посмотрел в телефонном справочнике номер, вспомнилась шутка «почему справочник, а не слевочник», а за ней «что делал слон, когда пришел Наполеон?». Уперев указательный палец под ее номером, я с трубкой в руке стоял, уставясь невидящим взглядом в пыльное стекло, пока наконец не собрался с духом, приложил трубку к уху и набрал номер.
— Алло? — спросил чей-то голос.
Кто это — Кайса?
— Привет, — сказал я. — Говорит Карл Уве. Это Кайса?
— Да, — сказала она. — Привет.
— Мы забыли договориться, когда мне прийти, — сказал я. — В какое время тебе удобнее? Мне все равно.
— Э-э-э, — протянула она. — Вообще-то все отменяется.
— Отменяется, — повторил я за ней. — Ты не сможешь? То есть твои родители никуда не уходят?
— Дело не только в этом, — сказала она. — Но я… э-э-э, ммм. Ну. Не могу больше встречаться с тобой.
Как же так?
Значит, она порывает со мной?
Но… Всего только пять дней, как мы решили встречаться!
— Алло? — произнесла она в трубку.
— Все кончено? — спросил я.
— Да, — ответила она. — Кончено.
Я ничего не сказал. На том конце я слышал ее дыхание. По щекам у меня катились слезы. Наступила долгая пауза.
— Ну, всего тебе, — сказала она вдруг.
— Всего хорошего, — сказал я, повесил трубку и вышел на автобусную остановку.
Глаза у меня распухли от слез. Я отер их тыльной стороной руки, хлюпая носом, сел на велосипед и поехал прочь. Я глядел перед собой, но почти не различал дороги. Почему она так поступила? Почему? Как раз тогда, когда все так хорошо наладилось? Именно в тот день, когда мы должны были остаться одни в ее доме? Несколько дней назад я ей нравился, так почему же она вдруг меня невзлюбила? Может быть, оттого, что мы с ней мало разговаривали?
И такая симпатичная девочка! Прямо невероятно какая симпатичная!
Ну, и к черту!
Пошло оно все к чертям собачьим!
К черту, в задницу, и пропади все пропадом!
Подъехав к «Б-Максу», я вытер слезы рукавом. Была суббота, и магазин уже закрывался, парковка была забита автомобилями, кругом толпился народ с сумками, полно ребят. Может, они решат, что слезы у меня от ветра? Я же на велосипеде?
Я въехал на последний подъем, за которым начинался ровный участок шоссе. В душе у меня то и дело возникала пустота, десятисекундные промежутки — без единой мысли, когда пропадало даже сознание, что ты существуешь, а затем вдруг врывался образ Кайсы — все кончено! — и я вздрагивал от неудержимых рыданий.
Я надел на велосипед замок, поставил его на обычное место перед домом, войдя, постоял на пороге, определяя, где кто находится, чтобы ни с кем не встречаться, и так как путь, судя по звукам, был свободен, то, поднявшись по лестнице, я зашел в ванную и там хорошенько вымыл лицо, прежде чем уйти к себе и лечь на кровать.
Полежав немного, я встал и пошел к Ингве. Он играл на гитаре, сидя на кровати. Когда я вошел, Ингве поднял голову.
— Что случилось? Ты ревел? — спросил он. — Из-за Кайсы? Она дала тебе от ворот поворот?
Я кивнул и снова заплакал.
— Да ну, Карл Уве! — сказал Ингве. — Это скоро пройдет. Найдется другая девушка, за этим дело не станет. Вон их сколько вокруг! Забудь ее — и всё. Ничего страшного не случилось.
— Как же — «ничего страшного»! — сказал я. — Мы всего пять дней как начали встречаться. Мне нужна только она и никакие другие. И вдруг сегодня такое! Как раз когда мы собирались встретиться одни у нее дома.
— Погоди-ка, — сказал он, вставая с кровати. — Сейчас я дам тебе послушать одну песню. Может быть, это тебе поможет.
— Какую песню? — спросил я, усаживаясь на стул.
— Погоди, сейчас узнаешь, — сказал он, перебирая ряд синглов на полке. — Вот эту, — сказал он, вынул один и показал мне конверт — «Прошлое не вернешь» группы The Aller Værste!.
— Эта — да.
— Вслушайся в текст, — сказал он, вытряхивая из конверта пластинку, надел сначала переходник на шпенек проигрывателя, затем положил пластинку, поднял звукосниматель и поставил его на первую бороздку уже вертевшегося диска. После секундного шороха энергично зазвучали, задавая ритм, ударные, затем вступила бас-гитара, гитара и комбо-орган и вся аккомпанирующая группа, затем раздался резкий, невероятно зажигательный риф, и голос запел на ставангерском диалекте:
Что все кончено между нами,
можно было догадаться с трех раз,
ты тянула с этим, как умела,
но резинка наша порвалась.
Планы на завтра и на потом
ухнули мигом в черный мрак.
Ты меня обняла, мне хотелось обнять
В ответ — но уже было никак.
— Вот, слушай! — сказал Ингве.
Все, все проходит, все пройдет в свой черед.
Спи, ночь приходит, а утром солнце взойдет.
Нет обратного пути, все осталось позади, —
вон пальто, давай не жди, уходи!
— Да, — сказал я.
Я сболтнул: «Мы чуть не впали в банальность»,
и на себя не хватает мне зла.
От бухла напала сентиментальность,
но беседа все равно не зашла.
Да, ты разбила мне сердце на две половины,
до сих пор не помогает курс пенициллина,
но зачем о ту же стенку вечно биться головой,
если нам оно не надо с тобой?
Все, все проходит, все пройдет в свой черед.
Спи, ночь приходит, а утром солнце взойдет.
Нет обратного пути, все осталось позади, —
вон пальто, давай не жди, уходи!
[33]
— Все, все проходит, — сказал Ингве, когда песня закончилась и звукосниматель сам автоматически вернулся на свою опору. — Все пройдет в свой черед. Спи, ночь приходит, а утром солнце взойдет.