— А какие же еще! — сказал я.
— Это панковские штаны, балда! — сказал он.
— А вот и нет, — возразил я. — Они продаются в «Интермеццо», а уж это точно понтовый магазин.
— И что, может, скажешь, и ремень понтовый?
— Ремень — нет. Ремень панковский, — сказал я.
— Вот и ладно, — сказал он. — А твои брючата все равно понтовые!
— Да какой я понтовый!
— И вообще ты фемик! — вставил Йорн.
Фемик? Что это такое?
— Ха-ха-ха! — захохотал Юстейн. — Ну, ты даешь! Фемик.
— А ну тебя, несчастный папенькин сынок! — сказал я.
— Что я, виноват, что ли, что у папы много денег? — сказал он.
— Нет, — сказал я, застегивая молнию на сине-белой куртке. — Бывайте.
— Бывай, — сказали они, и я вышел, так и не успев ничего придумать.
— Привет! — сказал я, подойдя к девочкам с велосипедом, который я держал за руль.
— Как хорошо вы играли, — сказала Кайса.
На ней была белая майка. Груди под ней торчали вперед. Джинсы «Левайс-501» с красным пластиковым ремешком. Белые носочки. Белые кроссовки с голубым логотипом «Найк».
Я сглотнул комок.
— Ты так считаешь? — спросил я.
Она кивнула.
— Поедем с нами наверх?
— Вообще-то мне как раз сегодня здорово некогда.
— Да что ты?
— Да. Надо скорей ехать.
— Ой, как жалко! — сказала она, заглядывая мне в глаза. — И куда же тебе так срочно?
— Отцу обещал помочь. Он там кладет стену. Может, встретимся завтра?
— Можно.
— А где?
— Я могу подъехать к тебе после школы.
— Ты знаешь, где я живу?
— В Тюбаккене, так ведь?
— Так.
Я закинул ногу и сел на велосипед.
— Ну, счастливо, пока! — сказал я.
— Счастливо! — сказала она. — До завтра.
Я тронулся и поехал с таким видом, как будто ничего особенного не случилось, пока не скрылся из вида, потом встал на педали и, склонившись к рулю, поднажал что было мочи. Это же было ужас что такое, даже трудно поверить: «Я могу подъехать к тебе», — сказала она! Она, оказывается, знает, где я живу! И она хочет встречаться со мной! Кайса — хочет! Мы уже встречаемся! Мы с Кайсой — встречаемся! О, я достиг всего, о чем мечтал, осталось только протянуть руку! Но вот незадача — о чем я буду с ней говорить? Что мы будем делать?
Когда спустя полчаса я въехал во двор нашего дома, мама сидела на террасе за домом с газетой и чашкой кофе на раскладном столике. Я подошел и сел рядом.
— А где папа? — спросил я.
— Поехал ловить рыбу, — сказала она. — Ну, как сыграли?
— Хорошо, — сказал я. — Мы выиграли.
Мы немного помолчали.
— Что-то случилось? — спросила мама, поглядев на меня.
— Нет, — сказал я.
— Ты хотел что-то спросить?
— Да нет, — сказал я.
Она улыбнулась мне и снова углубилась в газету. Сверху, у Престбакму, играло радио. Я посмотрел в ту сторону. Марта точно так же, как мама, сидела, развернув газету, за раскладным столиком. Немного дальше, у каменной ограды, отделяющей участок от леса, сам Престбакму вскапывал грядку в огороде. Затем какое-то движение на дорожке заставило меня повернуть голову в ту сторону. Я сразу понял, что это Фредди. Его белые волосы альбиноса невозможно было спутать ни с чьими другими. Он учился в четвертом классе. За спиной у него был лук.
Я снова взглянул на маму:
— Скажи, мама, ты, кстати, не знаешь, что значит «фемик»?
Она опустила газету.
— Фемик? — переспросила она.
— Да.
— Нет, вообще-то не знаю, но это наверняка сокращение от «фемининный».
— То есть «похожий на женщину»?!
— Да, именно так. А почему ты спрашиваешь? Кто-нибудь назвал тебя этим словом?
— Нет-нет. Просто я услышал его сегодня после игры. Так назвали другого человека. Просто раньше я никогда его не слышал.
Она взглянула на меня, я понял, что она собирается что-то сказать, и поспешно поднялся.
— Да-да, — сказал я. — Пойду уберу форму.
После ужина я заглянул к Ингве и поделился с ним новостью.
— Мы теперь встречаемся с Кайсой, — сообщил я.
— С Кайсой? О ней я еще не слыхал. Кто такая?
— Она учится в Ролигхеденской школе. В шестом классе. Девочка что надо, симпатичная.
— Не сомневаюсь, — сказал Ингве. — Поздравляю.
— Спасибо, — сказал я. — Но это еще не все… Мне, кажется, надо посоветоваться…
— Да?
— Я не знаю… Ну, в общем, мы с ней вроде как совсем не знакомы. Я не знаю… что нам вместе делать? Понимаешь, она приедет завтра. А я даже не знаю, что ей сказать?
— Все будет хорошо, — сказал Ингве. — Просто не задумывайся, и все само собой получится. Ну, пообжимаетесь, например.
— Ха-ха!
— Все будет хорошо, Карл Уве. Не напрягайся.
— Ты думаешь?
— Ну конечно.
— Окей, — сказал я. — А что ты делаешь?
— Делаю уроки. По химии. Потом географию.
— Поскорей бы и мне в гимназию, — сказал я.
— Там много задают, — сказал Ингве.
— Понятное дело, — сказал я. — И все-таки.
Ингве снова уткнулся в книгу, а я ушел к себе. Ингве закончил первый класс гимназии, и, насколько я знал, собирался выбрать гуманитарный профиль, но папа хотел, чтобы он выбрал естественный, и вышло, конечно, по-папиному. Что казалось немного странно, потому что специальность папы была норвежский и английский языки.
Я поставил McCartney II и лег на кровать, чтобы подумать, что мне говорить и что делать завтра. Время от времени по телу пробегали мурашки. Подумать только, что мы с ней теперь уже встречаемся! Может быть, она тоже лежит дома на кровати и думает обо мне в эту самую минуту? Может быть, она даже разделась и лежит в одних трусиках? Я перевернулся на живот и, прижавшись к матрасу, пел «Temporary Seсretary», думая о том, что скоро мне предстоит.
Она приехала через час после того, как мы пообедали. Все это время я то и дело подходил к окну, смотрящему на дорогу. Я, как мог, подготовился к встрече. И все же, когда она на велосипеде показалась на ведущей вверх дороге, я пережил потрясение. В первые секунды у меня перехватило дыхание. На улице были Кент Арне, Гейр Хокон, Лейф Туре и Эйвинн, они стояли, опершись на велосипеды, и, когда они обернулись на нее, я почувствовал прилив гордости. В Тюбаккене еще никогда не появлялась девушка красивее ее. И она приехала ко мне!
