— Мама. мамочка. — шепчу, словно проталкивая застрявший в глотке воздух.
Из груди вырывается судорожный всхлип, а видение стремительно отдаляется и блекнет, оставляя меня в растерянности. Вместо уютной детской, передо мной ошарашенные и удивленные лица ребят.
— Кроу, ну хоть ты-то меня понимаешь! — ревет раненым бегемотом Луардэ внезапно сграбастывая меня в могучие объятия.
От неожиданности я не успеваю ни отскочить, ни увернуться. Остается надеяться, что боевик не стиснет меня насмерть. Тщетно пытаюсь освободиться из железной хватки, но тот и не замечает, продолжая громко шмыгать носом и поливать слезами мое плечо.
— Мой Ронни. Он такой хороший, беленький.
— Ронни?! — с опаской кошусь на Ридриха.
— Да. Его мне бабуля подарила.
— Ничего не понимаю. При чем император и твоя бабуля? — сдавленно скриплю, изо всех сил упираясь в могучую грудь. — Да пусти ты!
— Император? — здоровяк наконец замечает, что с нежностями перебор и выпускает меня.
— Ты сказал — Ронни, — шепчу и глазами указываю на Ридриха Ронна.
— А-а, Ронни!
В отличие от меня, Луардэ словно и не слышал о такте. На его бас, все кому не лень оборачиваются в нашу сторону.
— Ронни — это Рональд, — поясняет он. — Мой пес. Он обычный, не магический. Но мы с самого детства вместе, и я ужасно по нему скучаю. — Неожиданно он кривит лицо, словно ребенок, собирающийся расплакаться, но тут же берет себя в руки и неловко оправдывается: — Вот. что-то вспомнилось.
— И мне тоже что-то вспомнилось... — хмурюсь я, пытаясь не упустить ни единой детали из своего неожиданного видения.
— Шел бы ты Луарде, делами заниматься, перепугал Ирис своими соплями, — Гас мягко подталкивает растрогавшегося боевика и обращается ко мне: — Как ты?
— Кажется лучше. Намного.
— И мне.
Рядом Люсиль. Она тоже с интересом прислушивается к разговору.
— Кроу, а ты же вроде бы с тетей живешь?
Я ничего не отвечаю, только сейчас осознав, что ночь куда-то делась, а в небе ярко светит солнце, прямо как в самом начале испытания. И частокол выглядит прочным, а покосившееся строение посреди двора, больше не напоминает жалкую лачугу с провалившейся крышей. Сейчас это добротный фермерский дом.
Все мы чистые, и ничего больше не болит, а пережитое кажется приснившимся кошмаром, от которого остались быстро развеивающиеся клочки воспоминаний. Только отсутствующие с нами ребята напоминают, что все это случилось с нами на самом деле.
А еще напрочь пропало то жуткое чувство безысходности, которое могильной плитой давило на плечи столько времени. Даже дышать стало легче. Хотя оно и понятно, когда вместо смрада вдыхаешь напоенный запахом сена и прогоревшего костра воздух.
Не понимая, что делаю, подхожу к императору и задаю вопрос, который волнует больше всего:
— Что вы с нами сделали, ваше величество?
— Похоже, справился со свей задачей, — Ридрих тепло улыбается мне. Похоже, он понимает, что это не все, что я хочу спросить. — Если проще, я смог снять с вас большую часть того, что внушили мои менталисты.
Я вдруг отмечаю, какой он бледный словно лист бумаги. Судя по осунувшемуся лицу и запавшим, обрамленным темными кругами глазам, далось ему это не проще, чем нам сражение с дохляками. Я подавляю эгоистичное желание расспросить его о том, что видела. Если это было о моей семье, можно ли увидеть больше. Но я ведь даже не знаю, было ли это по-настоящему или только видение. Отражение того, во что мне хотелось бы поверить всей душой.
Посчитав наш разговор завершенным, Ридрих командует:
— А теперь, пора уходить.
Он прикрывает глаза всего на мгновение, и тут же прямо посреди двора начинает закручиваться серый туман, похожий на тот, что встретил нас в дверях того зала во дворце. Войдя в них, мы оказались здесь. Так, может, на этот раз мы выберемся обратно?
— Вперед! В портал. — бодро командует Ксан, и наш маленький отряд, соблюдая некоторое подобие порядка шагает прямо в центр туманного круга.
Теперь слева от меня шагает Луарде, без устали рассуждая о своем любимом щенке. Малыш Ронни, судя по рассказу боевика, давным-давно вымахал в огромного бойцовского пса с «вот такенной челюстью». Луарде показывет это «в лицах», и я задумываюсь, у кого из них двоих эта самая челюсть мощней. У пса или у его хозяина.
От непринужденной болтовни на такую мирную тему улыбка трогает мои губы, когда мы вступаем в серое, медленно вращающееся по часовой стрелке марево. Стоит ногам скрыться в нем по колено, как начинает кружиться голова.
Миг краткого падения, настолько внезапный, что я даже не успеваю вскрикнуть, как вдруг обнаруживаю себя посреди огромного мрачного зала. Стрельчатые окна — высокие и узкие пятнают полосами света сплошь покрытый какими-то символами пол. Потолок теряется в тенях. Пахнет пылью и почему-то старыми книгами.
— Где это мы? — тревожно выдыхает Энн Финч.
— Не двигайтесь! Не выходите за пределы круга! — предупреждает вдруг Гейл.
Глава 8. Что посеешь, то пожнешь
Глава 8. Что посеешь, то пожнешь
Все замирают, не смея ослушаться Гейл Мандрейдж. Видать, впечатлил неудачный пример паренька с нашей специальности, так неосмотрительно словившего проклятье на воротах. Отмечаю, как подаренное Ридрихом благостное состояние стремительно улетучивается, возвращая в то — настороженное и опасливое. Хорошо, хоть чувство обреченности не подступает к горлу вновь.
«Это пока...», — подсказывает гаденько внутренний голос.
Уставшие после мытарств в холмах, почти все рассаживаются на полу, даже Ридрих Ронн, рядом с которым неотступно находится Гас. На ногах остаются только усталые артефакторы, которые налаживают контур защиты и организовывают подпитку остальных, опустошая запасы полезных вещичек. Свободные принимаются заряжать опустошенные артефакты, и даже делать новые.
Ожидаемо не отдыхают проклятийники.
— Милена, Рем, можете определить шаблоны, которые использовались для проклятий? — снова берет на себя руководство товарищами моя подруга.
На несколько долгих минут вышедшие вперед к самой границе круга проклятийники замирают, сосредоточенно всматриваясь в пространство.
— Я не уверен. — начинает Ремлин Энсмон.
— Выводы? — коротко бросает Гейл, но парень мнется.
Его пихает в бок локтем Пухленькая Милена Армер:
— Говори, как есть. Гейл просто проверяет собственную догадку, — она многозначительно выгибает рыжую бровь.
— Здесь смешение... Смешение того, чего просто не может быть... — худощавый проклятийник неловкого дергает плечом.
— Ты имеешь ввиду схемы три-пять, семь-одиннадцать вместе, а еще шепотки и что-то странное из сельских наузов смешанных с русалочьим проклятием? — вопрошает Г ейл.
