В мае Наташа с Ниночкой и Сашей решили поехать в Кижи и на Валаам – давняя общая мечта. Погода стояла северная, холодная, с продувным и колючим ветром. Хорошо, что собрались серьезно – теплые куртки, вязаные шапки, зимние брюки и ботинки. А все равно замерзали.
Компенсировала все местная природа: густые леса, огромные валуны вдоль дорог, высокие травы, сказочные деревянные Кижи, при виде которых замирало сердце. Простой, простодушный и сдержанный северный народ.
А как было вкусно и необычно: желе из клюквы, морс из морошки, калитки с картошкой, уха калакей-то из жирного сига, копченая форель, тушеный лось под брусничным соусом и грибы, грибы – соленые, маринованные, жареные. А еще ароматные травяные чаи с разноцветными вареньями.
Наташа видела – Ниночка постепенно приходит в себя. Даже чуть поправилась, банками поглощая варенье. Уговорила ее покраситься и постричься. Сделала Ниночке короткую модную стрижку: поднятый затылок, косая челка. Покрасила в рыжий цвет. И чудо – Ниночка помолодела, оживилась, смотрела на себя в зеркало и удивлялась, что ей все идет – и новый яркий цвет волос, и модная стрижка!
– Я всегда говорила, что ты кудесница! – повторяла она. – И руки, Натка, у тебя золотые!
* * *
Сашеньке стало плохо на Валааме. Наташа испугалась до ужаса, до липкого кошмара. Так страшно ей никогда не было. Ниночка осторожно пальпировала ему живот. Саша стонал.
– Так, на сборы десять минут, – нахмурившись, коротко бросила Ниночка. – Десять, все меня слышали? – И тихо пробормотала: – И дай бог, чтобы я ошиблась.
– В чем ошиблась? – одними губами спросила Наташа.
– Не обращай внимания. Мы, врачи, всегда думаем о самом плохом. А тут, – Нина попыталась улыбнуться, но улыбка вышла кривая, жалкая, – наверняка банальный цистит.
Саша с удивлением смотрел на крестную.
– Теть Нин, ты чего? Ну подумаешь, бывает. Мне правда полегче! Ну давайте останемся!
– На сборы десять минут! – жестко повторила Ниночка. – А я за билетами. – Накинув куртку, она выскочила за дверь.
Наташа бросилась следом.
– Нииина! – протяжный и страшный крик разнесся по всему острову.
Та остановилась. Проговорила сухо, отрывисто, жестко, не глядя Наташе в глаза:
– Что-то серьезное, Натка. Медлить нельзя. Срочно в Москву, понимаешь? А там уж я всех подключу. Да, и с вокзала позвоним Вадьке, чтобы палата была и все остальное! Счастье, что он в Москве.
Всю дорогу в Москву Наташа проплакала, тихо, беззвучно. Слезы лились рекой, не переставая. Саша почти все время спал, а температура не падала.
Ниночка гладила ее по руке и успокаивала:
– Так, ребята! Конец двадцатого века, столица. Вадька и лучшие врачи, его друзья! Лучшие, понимаешь? И мы все сделаем, Натка! Все, что необходимо. И с нашим Сашкой все будет в порядке. Ты меня слышишь? Он будет жить, хватит реветь! Знаешь, сколько еще нам понадобится сил? – И тихо, со вздохом добавила: – Ты даже не представляешь…
Наташа не представляла. Ничего еще она тогда не представляла. Только среди ночи, бессонной, как и все предыдущие, вспомнила и про дядю Чингиза, и про его брата, и про отца. И про наследственную болезнь почек, которая не пропускала никого из мужчин их семьи. И ее сына не пропустила.
Тут же, среди ночи, позвонила Ниночке. Кричала, как ненормальная:
– Они все умирали, все! Понимаешь? Все до единого!
Ниночка успокаивала:
– Там село, здесь Москва, другие времена, новые технологии. И еще не забывай про наши возможности. Их у нас больше, чем у кого бы то ни было.
На следующий день Сашу положили в больницу.
Два дня исследований, консилиум лучших врачей и, наконец, заключение: нужна срочная операция.
Оперировать будет Вадим Владимирович, кандидат наук и заведующий отделением. Вадька, Вадюша, Вадимка. Почти брат и уж точно друг и родственник.
Наташа поймала его в коридоре. Теперь, когда жизнь ее сына зависела от него, он перестал быть Вадькой, Вадюшей. Теперь он был Вадимом Владимировичем.
– Вадик! – крикнула она и тут же поправилась: – Вадим Владимирович!
Остановившись, он стал протирать очки. Поняла – старается не смотреть ей в глаза.
– Вадим Владимирович, – повторила она. – Это серьезно?
– Нужна операция, Наташенька. Просто опухоль. Вот сделаем, и будет наш парень жить, как прежде.
По глазам поняла – врет. Жалеет. И еще видела – Вадим испуган. Она схватила его за руку. Рука была теплой, знакомой.
– Вадим! – прошептала она. – Я тебя умоляю! Пожалуйста, Вадик! Пожалуйста!
Он улыбнулся.
– Натка, милая! Ты о чем? Все, все, моя девочка! Мне надо бежать. И, повторяю, все будет хорошо. Я же тебе обещал?
Саше лучше не становилось. И еще – пугало его равнодушие. Может, ребенок и просто не понимает? Если так – хорошо. Он смотрел в потолок и почти перестал разговаривать. Коротко: «да, нет, не хочу». Ни Наташа, ни Нина не могли его ни разговорить, ни рассмешить, ни утешить, ни успокоить. Но, когда в палату приходил Вадим, Саша понемногу оживлялся, приходил в себя. О чем они говорили – бог знает. В эти минуты Наташа, кусая кулак, чтобы не разреветься, стояла за дверью.
Накануне операции пошла в церковь. Молила самого Господа, Пресвятую Богородицу, Николая Чудотворца. Стояла на коленях и шептала, шептала… А после, покачиваясь, как пьяная, возвращалась в больницу.
О чем она тогда просила Бога? Забрать ее жизнь, ее, не его. И готова была с ней расстаться без грамма сомнения.
В день операции Наташа караулила Вадима у кабинета. Не стесняясь, бросилась ему на грудь и зашептала как безумная, пытаясь поцеловать его руку.
– Наташка, глупая! – Он приобнял ее.
Намертво вцепившись в его руку, лихорадочно, как в бреду, Наташа умоляла его о чуде. Он осторожно отодвинул ее от себя, странно посмотрел и смущенно чмокнул в щеку.
Что было в его взгляде? Печаль, горечь, жалость?
Ничего она не заметила, ничего. И ничего не поняла, ей было совсем не до этого.
Она почти не помнила тот страшный день – так, какие-то проблески. Вот Вадим завел ее к себе в кабинет, уложил на диван, укрыл пледом и тихонечко вышел, а через минуту неслышно зашла медсестра и осторожно, совсем не больно и нежно, уколола ее в предплечье.
Когда Сашеньку увозили в операционную, Наташа крепко спала.
Проснувшись, долго не могла понять, где она и что с ней. Перед ней стоял стакан с крепким чаем. И правда, пить хотелось ужасно. И еще, как ни странно, есть.
Жадно выпив весь стакан, медленно поднялась с дивана. Плыла и кружилась голова, не шли ватные ноги, дрожали холодные руки.
