Танька спала, и на ее счастливом, незнакомом, помолодевшем лице застыла легкая, загадочная улыбка.
Такой Наташа ее еще не видела. Танька словно проснулась после долгой, изнурительной и тяжелой спячки – прежде копуха, росомаха, неловкая и бестолковая, полуспящая курица, теперь это была быстрая, ловкая и спорая хозяйка. Она светилась – ожили, расцвели и стали неожиданно ярко-голубыми прежде безжизненные и блеклые, снулые, словно рыбьи, глаза. Не было отекшего, рыхлого, как непропеченное тесто, лица – подбородок заострился, скулы неожиданно прорезались. Закудрявились, обрели золотистый цвет висевшие прежде мертвой паклей бесцветные волосы. Впервые появилась талия, постройнели ноги, неожиданно оказавшиеся полноватыми, но красивыми.
Танька летала по избе, попеременно поглядывая в окно. Летала и напевала.
Тетка Марина с усмешкой поглядывала на растерявшуюся Наташу. А та только хлопала глазами и не могла поверить в происходящее. Чудеса, да и только! Ох, но что теперь будет? Через неделю надо возвращаться в Москву, выходить на работу, отдавать Ростика в сад.
Как Танька расстанется с любимым? Неужели женское счастье такое короткое, а горе длинное, бесконечное?
С замиранием сердца смотрела она на сестру.
Но все повернулось совсем неожиданно и стало так просто и ясно, так единственно мудро и правильно, что ошарашенная Наташа окончательно растерялась.
Сестра приняла решение легко и быстро, словно и решать, думать здесь было не о чем. Влюбленные сговорились без ссор и споров: Танька с сыном остается в деревне, Ростик растет на природе и на парном молоке.
– Ты же видишь, как он изменился и получшал! – повторяла сестра, и это, кстати, было чистейшей правдой.
Рассуждала она спокойно и здраво:
– Петя работает в совхозе, а я на хозяйстве – огород, дом, ребенок. И тетя Настя – сама знаешь, лежачая, то то, то это, а Петя на работе. А тут я!
– А школа? – спросила Наташа. – Через год Ростику в школу.
– Петя будет возить, – махнула рукой сестра и с гордостью добавила: – У нас же машина!
Машина. И смех и грех – древний, полуразваленный, ободранный и дребезжащий «москвичонок»! Но ведь и вправду машина.
Петя Наташе понравился – с виду хмурый, а глаза добрые. Да и к Ростику хорошо относится. А уж к сестрице! Не налюбуется, сразу видно: то втихаря по руке погладит, то зажмет в коридоре. А Танька счастливо смеется – ей-богу, как девочка!
Расписались по-скромному, посидели у тетки Марины под пироги и жареного гуся.
Тетя Настя, уже и не чаявшая увидеть сына женатым, все время плакала и называла Таньку дочусей, а Ростика внуком.
«Как все странно сложилось, – думала Наташа. – Танька нашла свое счастье, Ростик, кажется, отца. Тетка Марина счастлива – рядом родная душа. А уж как счастлива Танька! И все правильно – что ей в этой Москве? Что она видела там, кроме горя?»
В Москву поехали на ветеране-«москвичонке», который вставал на дороге раз пять. Танька – уволиться и забрать вещи, подкупить нужного, забрать медицинские карты. В общем, попрощаться с прежней жизнью.
– Век бы не видеть, – повторяла Танька, – ни слободку эту, ни завод!
«Счастливая Танька, – думала Наташа. – Нашла свою судьбу, а главное, точно поняла, что главное в жизни. Молодец, не раздумывала!» Она была счастлива и за сестру, не видевшую ничего хорошего в жизни, и за племянника, и за молчаливого и хмурого, но точно хорошего нового родственника.
Расставаясь, ревели обе. Танька взяла с Наташи слово приезжать хотя бы раз в полгода, Ростик обнял тетку за ноги, а страшно смущенный зять прошептал:
– Не бойся, Наташка. Теперь я за них отвечаю.
Это были дорогие слова. «Отвечаю» – так мог сказать только настоящий мужчина.
И еще Танька предложила:
– Квартиру, Наташка, меняй, нечего тебе в слободке сидеть! Сменяй на нормальный район, пусть на однокомнатную, но отсюда драпай, сестра, беги, что есть мочи.
– А если ты… – осторожно сказала Наташа, – если с Петей не сложится?
– Нет, Наташка, в Москву я не вернусь, – решительно ответила сестра. – Ни за что не вернусь, не беспокойся. Если с Петей не сложится, – она улыбнулась, – тогда пойду к тетке. Знаешь, что я поняла? – Танька рассмеялась. – Деревенская я! Нутро у меня деревенское, от папки досталось! Хорошо мне в деревне, спокойно. Не то что в городе. В общем, меняй – и дело с концом!
Маклера по обмену по имени Стасик, маленького, с пузцом, с узкими, хитрыми, испуганными, бегающими и косыми глазами, нашла всемогущая Людка.
Кстати, у той все было неплохо – новым жильем она была довольна, новой работой тоже. Трудилась Людка теперь в ресторане сервизницей, ведала посудой. Списывала бой, выдавала новую, слегка приторговывала на стороне. В общем, денежка водилась, как говорила подруга. Да и кормилась там же, в ресторане, и кое-что с собой выносила.
– По ерунде, но прибыток, – говорила она. – Хорошее все поварам, дальше мэтр, следом официанты и бармен, а я уж в конце. Но не в самом, не думай! За мной еще посудомойки и поломойки, ха-ха!
Наташа ничего и не думала. Людка есть Людка, что говорить.
Маклер Стасик предложил два варианта – однокомнатную в Тушине и однокомнатную в Черемушках.
Конечно, Черемушки! Да и квартирка Наташе понравилась – окна во двор, под окном здоровенный куст белой сирени, чистый подъезд, до метро десять минут. О чем еще мечтать? К тому же квартирка оказалась и с балконом. Стала собирать документы на обмен.
Когда все бумаги – ох и хлопотное это дело! – были собраны, Людка позвонила уточнить, какую сумму Наташа взяла в качестве доплаты.
– Как никакую? – обалдела подруга. – Ты что, дебильная? Ты ж отдаешь им четырнадцать квадратов, идиотка! И ни черта с них не берешь?
Наташа что-то бормотала в свое оправдание – мол, сама знаешь, что такое наша слободка, знаешь, какие у нас соседи – Валька скандалит и бьет посуду, Юрка крушит мебель, тетя Зина рыдает на весь дом, когда сыночек Володька отбирает у нее пенсию. Да и вообще не о чем говорить – хочу уехать и забыть все как страшный сон. И вообще, Людка, – Наташа отвлекала подругу, – там, на Власова, в Черемушках, такая красота! А какая сирень у меня под окном! А тишина! И соседи такие хорошие, тихие, интеллигентные! Да и мои – так она назвала людей, с кем менялась, – такие несчастные. Думаешь, они просто так из такого рая в наше дерьмо уезжают? Ситуация у них, понимаешь? Дедушка парализованный, бабушка и немолодая, одинокая дочь. И все в одной комнате! Дедуля орет по ночам и все остальное. Бабулька за ним ухаживает, а сама еле ходит. И дочка больная, несчастная – видит плохо, диабет у нее, старая дева. И я их буду трясти? Да и нет у них денег! Нет, понимаешь? Какие там лишние метры, когда мне и так повезло!
Людка со злостью бросила трубку, но не преминула добавить, что ничего другого она от Наташи и не ждала, жалела, что вовремя не подключилась, «потому, что таких, как ты, все равно сожрут те или другие, рано или поздно. В общем, сама виновата и знать тебя не хочу – противно!»
