Подробное чтение партитуры
Мураками: Верно ли я понимаю, что уже тогда вы любили читать партитуру или, во всяком случае, уделяли этому большое внимание?
Одзава: Да, верно. Мне ведь по большому счету и заняться больше было нечем. Фортепиано в моей квартире не было, поэтому я постоянно оставался в театре, чтобы поработать за роялем. Кстати, до недавнего времени в Вене я поступал так же. Поскольку дома не было фортепиано, отправлялся в свой кабинет в оперном театре, до которого рукой подать, и засиживался допоздна. У меня в кабинете стоял отличный рояль. В какой-то миг это очень напомнило мне годы в Нью-Йорке, даже ностальгией повеяло. В кабинете дирижера в «Карнеги-холле» стояло фортепиано, и я мог прийти туда поздно вечером и заниматься сколько угодно. В те годы вход был свободный, почти без охраны, и я чувствовал себя вполне вольготно.
Мураками: Я плохо представляю себе чтение партитуры, но мне случалось заниматься письменными переводами. Когда читаешь книгу на английском, переводишь ее на японский, и вдруг натыкаешься на совершенно непонятную фразу. Вертишь ее в голове так и эдак, а смысл все не складывается. Скрестив на груди руки, часами сверлишь взглядом несколько строк. Иногда удается дойти до сути, а иногда нет. Тогда пропускаешь и движешься дальше, время от времени мысленно оглядываясь. Так проходит три дня, и вдруг понимаешь: «Вот оно! Ну надо же. Вот что имелось в виду!» На странице сам собой проступает смысл. Время, что уходит на сверление взглядом, может показаться бессмысленным, но именно благодаря ему текст как будто прилипает к тебе. Я подумал, что это можно сравнить с чтением партитуры.
Одзава: Да. Если партитура сложная, такое случается довольно часто. Но открою профессиональный секрет. В нотном стане всего пять линеек, и написанные на них знаки сами по себе не представляют никакой сложности. Это всего лишь азбука – такая же, как катакана или хирагана
[12]. Настоящая сложность начинается, когда эти знаки накладываются друг на друга. То есть можно знать катакану, хирагану и даже простые иероглифы, а вот их сочетание понять уже не так просто. Для этого нужны определенные знания. А эти знания в случае с музыкой включают в себя массу всего. И хотя сами значки проще, чем в тексте, зато в музыке если уж что непонятно, то это всерьез.
Мураками: Потому что словесные пояснения сведены к минимуму, и все указания даются одними лишь знаками.
Одзава: Да. Главная сложность – отсутствие текстовых пояснений. Лично для меня самым трудным вначале было… Есть такая опера – «Воццек».
Мураками: Альбан Берг.
Одзава: Верно. Когда я впервые ею дирижировал, я прочитал партитуру и считал, что все понял. Началась репетиция. Это был Новый японский филармонический оркестр. В тот раз мне в особом порядке разрешили начать репетиции за три или четыре месяца, потому что из-за плотного графика у меня оставалось слишком мало времени перед самим выступлением. Я решил, что, раз уж приехал в Японию, пусть и всего на пару дней, начну репетировать заранее. После репетиций вернулся в Америку – кажется, в Бостон. А через несколько месяцев снова отправился в Японию для генеральной репетиции. И это было очень правильно. Потому что, как только я начал репетировать с оркестром, у меня возникла масса вопросов. Которые потом превратились бы в массу проблем.
Мураками: То есть то, что казалось понятным после чтения партитуры, на деле выглядело иначе?
Одзава: Да. Что-то я, конечно, понял, но что-то – казавшееся понятным – на самом деле вызвало множество вопросов.
Мураками: Вы это осознали, когда начали репетировать со звуком?
Одзава: Когда я прочитал партитуру и прошелся по ней на фортепиано, казалось, все ясно. Но как только начались репетиции с оркестром, стало происходить нечто несусветное. Я дирижировал, а звучание буквально съезжало во времени. Я не понимал, что происходит.
Мураками: Хм.
Одзава: В ужасе я начал судорожно перечитывать ноты. И тогда многое встало на свои места. Читая партитуру, я понимал музыкальный язык. Видел, что пытается сказать эта музыка. Понимал ее ритмику. Но не смог постичь гармонию. Нет, умом я ее понимал. Но как только звучание поехало во времени, я мгновенно перестал понимать, что к чему. Музыка – это искусство времени.
Мураками: Совершенно верно.
Одзава: Когда я исполнял музыку Альбана Берга в темпе, полностью соответствующем его указаниям, мой слух не поспевал за ним. Нет, не слух. Моя способность понимать. Моя способность понимать не поспевала за ним. Партитура была та же. Оркестр играл в полном соответствии с партитурой. Но, несмотря на это, несколько пассажей так и остались неясными. Пусть их было не так много, но они были. Такое со мной случилось впервые – вот почему я лихорадочно начал заново изучать ноты. Хорошо, что у меня оставалось еще несколько месяцев.
Мураками: Получается, иногда гармонию невозможно понять, пока не звучит оркестр?
Одзава: Да. У Брамса, которого мы недавно слушали, или Рихарда Штрауса достаточно прочитать ноты, чтобы в целом понять гармонию. Такое приходит с опытом. Но когда дело касается, к примеру, Чарлза Айвза, без реального звучания невозможно даже предположить, каким оно будет. Потому что он изначально пишет музыку так, чтобы сломать гармонию. Десятью пальцами невозможно смоделировать на фортепиано звучание оркестра. Вот почему без реального звука гармонию не понять. Конечно, у того, кто часто сталкивается с такой музыкой, есть свои хитрости, он понимает, от чего отказаться, чтобы сыграть десятью пальцами. И напротив, от чего отказываться никак нельзя.
Мураками: Когда вы читаете партитуру?
Одзава: Имеется в виду, в какое время суток?
Мураками: Да.
Одзава: Утром. Ранним утром. Это требует сосредоточенности, поэтому даже капля алкоголя недопустима.
Мураками: Не хочу проводить параллели, но я тоже всегда работаю рано утром. В это время легче сосредоточиться. Когда я пишу роман, всегда встаю в четыре утра. Темнота за окном помогает погрузиться в работу.
Одзава: И как долго вы работаете?
Мураками: Часов пять.
Одзава: Пять часов я не выдержу. Даже если встану в четыре, то к восьми умру от голода. (Смеется.) В Бостоне репетиции, как правило, начинаются в десять, поэтому в девять надо поесть.
Мураками: Партитуру читать интересно?
Одзава: Интересно ли читать партитуру? Да, пожалуй, интересно. Когда получается. А если не получается, то и читать не хочется.
