Если бы все присутствующие чашу уже видели, говорить было бы
проще, но часть стражей была не в курсе, так что нам приходилось изъясняться
обиняками. Первым высказался Иви:
– Я целиком и полностью за расследование убийств. Но
подозреваю, возвести принцессу на трон для нас важнее, чем играть в сыщиков.
Мне в бок выстрелил импульс силы. Волосы встали дыбом, и я
повалилась на колени. Холод и Готорн не дали никому ко мне притронуться.
– Что случилось с принцессой? – взволнованно
спросила Догмэла.
– И почему вы не позволяете ей помочь? – Это был
Айслинг, все еще закутанный в плащ и шарф, так что из-под них виднелись только
глаза. Он принадлежал королеве, а не мне, – и раньше, и сейчас. Цвета в
его глазах располагались не обычными для сидхе тремя концентрическими кольцами,
а по спирали вокруг зрачка. В детстве я как-то спросила его, как он может
видеть такими глазами, он тогда улыбнулся и ответил, что сам не знает.
Мы с Холодом и Готорном переглянулись. Все остальные стражи
смотрели на меня. Ждали моего решения.
Воздух наполнился ароматом яблоневого цвета, и меня до краев
залило то ощущение мира, которое приходит только с молитвой. Я не была уверена,
что поступаю правильно, но я поднялась и распахнула плащ, показав всем чашу в
моих ладонях.
– Но это же... – начала фразу Догмэла.
– Не может быть, – выдохнул Айслинг.
– Но это она. – Иви смотрел на меня без малейшей
иронии. Он покачал головой. – Она у тебя с того момента, как ты сюда
вернулась?
Я кивнула.
– Как? – спросила Догмэла. – Как?..
– Она явилась мне во сне, а когда я проснулась, я ее
увидела наяву.
Несколько стражей встряхнули головами, словно пытаясь
очнуться.
Иви вдруг ухмыльнулся:
– Ты упала на колени, когда я предположил, что нам
нужно стараться сделать тебя королевой, а не играть в сыщиков.
Чаша в моих ладонях вздрогнула, и мое тело тут же
среагировало. В одно мгновение кожа засияла белым светом, волосы образовали
вокруг головы алый нимб, а глаза вспыхнули золотым и зеленым, так что на миг я
поймала их отблеск боковым зрением. Сила исчезла так же мгновенно, как и
пришла, и оставила меня с бешено колотящимся сердцем.
– М-м-м, – протянул Иви, – это было забавно.
– Ты просто хочешь ее трахнуть, – сказала Догмэла
таким тоном, словно это было чем-то грязным. Необычное отношение к сексу среди
фейри.
– Да, – охотно признал Иви, – но от этого мое
предположение не становится менее верным.
– Полицейские вот-вот вернутся, – сказала я
немного сбившимся после вспышки силы голосом.
– А когда они вернутся, ты полностью уйдешь в
расследование, – проворчал Холод. – Что бы мы ни решили, это нужно
делать сейчас.
Я посмотрела в его старательно холодные глаза.
– Ты хочешь сказать, что мне нужно взять тайм-аут от
расследования двойного убийства, чтобы заняться сексом?!
Готорн рассудительно произнес:
– Я печалюсь о гибели Беатриче и репортера, но в чем-то
Иви прав. Ни моя жизнь, ни жизнь моих соратников-стражей не изменится, если эти
убийства останутся неразгаданными. А вот восхождение на престол принца Кела
изменит множество жизней. – Он снял шлем, открыв заплетенные в косу волнистые
волосы и зелено-розово-красные глаза. Он был красив, но все сидхе красивы.
Никогда раньше я не думала, как он смотрится в сравнении с остальными стражами.
Я как будто не видела его до сих пор по-настоящему, не замечала ни ясного лица,
ни широких даже для сидхе плеч...
Я заметила краем глаза движение Холода.
– Мередит, что с тобой? – Его рука парила над моим
плечом, как будто он хотел до меня дотронуться, но не решался.
Я оторвала взгляд от Готорна и почувствовала внезапное
головокружение.
– Это чаша так действует?
– Готорн, – укоризненно произнес Холод, и
единственного слова оказалось достаточно.
– Я не пытался ее околдовать! Только подумал, как бы
хотел я получить то, что досталось Мистралю в том коридоре. Все, а не только
глоток.
– Не могу тебя осуждать, – вздохнул Холод. –
Но если твое желание так легко преобразилось в магию, то в том коридоре тебе
перепал не один лишь глоток наслаждения.
– Я тоже мечтаю положить конец моему
воздержанию, – вмешался Айслинг, – но перед нами – чаша! Как вы
можете говорить о чем-то другом?!
– Наверное, я мечтаю сильнее, – буркнул Готорн.
Аматеон пробормотал в глубоком раздумье:
– Чаша вернулась в руки Мередит. Как это могло
случиться?
В его глазах, будто сделанных из цветочных лепестков,
отражалась мучительная борьба.
– Хочешь сказать, сна не должна была выбрать для
возвращения грязную полукровку вроде меня.
Он сглотнул так болезненно, словно давился годами
предубеждений и предрассудков.
– Да, – выговорил он, скорее прошептал. Он упал на
колени, словно ноги у него подкосились или его сбила с ног какая-то неведомая
сила.
Он смотрел на меня, и многоцветье его глаз блистало на свету
– не магией, а слезами.
– Прости меня, – сказал он тем же сдавленным
полушепотом, словно извинение вырывали у него из глотки. – Прости меня!
Не думаю, что он меня умолял о прощении.
Я держала чашу в руках, но когда она поплыла к Аматеону, ее
двигала не моя воля.
Он спрятал лицо в ладонях.
– Я не могу...
Широкие плечи начали вздрагивать от беззвучных рыданий. Я
переложила чашу в одну руку, чтобы другой тронуть его за плечо. Он всхлипнул и
обхватил меня за талию, вцепившись в меня так крепко и внезапно, что я чуть не
упала на него. Чаша задела краем его макушку, и этого хватило с лихвой.
Я стояла посреди огромной бесплодной равнины. Аматеон
по-прежнему обнимал меня, зарывшись головой мне в живот. Не уверена, что он
заметил перемену.
Снова запахло яблонями, и я повернулась туда, откуда повеяло
ароматом. Холм, снова и снова являвшийся мне в видениях, возвышался неподалеку.
Я различала дерево на его вершине, дерево, под которым в бушующих молниях
стояли мы с Мистралем. Эту равнину я тоже видела, но никогда еще не спускалась
на нее.
Аматеон поднял голову и взглянул на меня. Край чаши
проехался по его волосам. Почувствовав прикосновение металла, он прижался к
чаше тем же движением, каким склоняются в ласковую ладонь. И только тут заметил
окружающий пейзаж.
Он потянулся рукой к земле, постаравшись, правда, не
разорвать контакт с моим телом и с чашей. В руке у него оказалась горсть серой
пыли, настолько сухой, что она просыпалась меж его пальцев, как песок.
