– Чтобы видеть правду, – произнес он.
Женщина отпрянула от него и воззрилась на стену. Оглянувшись
вокруг, она в ужасе закрыла глаза руками:
– Господи, господи, что это со мной?
– Сейчас я намажу второй глаз, и вам станет
лучше, – сказал Рис. – Только не открывайте глаза, пока я не закончу.
Он отвел ее руки от лица, глаза она плотно зажмурила. Рис
коснулся другого века и повторил:
– Чтобы видеть правду.
Он откинул ее волосы от ушей и обвел бальзамом по изгибу
уха, потом второго, со словами: "Чтобы слышать правду".
– Музыка прекратилась, – сказала она, и из-под
сжатых век показались слезы.
Рис дотронулся до ее губ:
– Чтобы правдиво говорить о том, что узнаете.
Он повернул ей руки ладонями кверху.
– Чтобы осязать правду.
Потом встал на колени и обвел верх ее обметанных снегом
сапожек:
– Чтобы идти верно и различать дорогу.
Он поднялся и напоследок коснулся ее лба:
– Чтобы верно думать и узнавать правду.
Он не просто коснулся ее лба, он начертил защитный символ.
На миг магия вспыхнула холодным светом, обрисовав круги и спирали на лбу
женщины, и тут же растворилась в коже.
Полицейская моргнула и огляделась вокруг с таким видом,
словно не совсем понимала, где находится.
– Да что же это такое?!
– Добро пожаловать в волшебную страну, доктор
Поласки, – сказал Рис и подал ее очки.
Холод дал мне бутылочку.
– Это Дойла, он ее оставил за ненадобностью.
Я взяла бутылочку и подумала, где сейчас Дойл и что он
выяснил.
– Мне стало бы полегче, если бы Дойл или кто-то из них
с нами связались.
– Мне тоже, – откликнулся Холод, приступая к
обработке Уолтерса.
Я повернулась ко второй и последней женщине в группе. Она
была немногим выше меня, почему я ее и выбрала. Когда я сняла с нее шапку, под
ней обнаружились прямые каштановые волосы, завязанные в хвост, немного
растрепавшийся под вязаной шапочкой. Глаза у нее были шоколадно-карие, лицо
треугольное, нежное и довольно хорошенькое, но я в последнее время слишком
пригляделась к сидхе. На мой взгляд она казалась будто незавершенной, словно
ей, чтобы выглядеть настоящей, нужны были глаза или волосы другого цвета. Я
попросила ее:
– Закройте глаза.
Она меня не услышала, но ее внимание привлекали не стены.
Она смотрела на Холода, смотрела, как он притрагивается к лицу майора Уолтерса.
В конце концов я все же мазнула по ее незакрытому верхнему веку, и она
отшатнулась прочь.
– Доктор Поласки, не могли бы вы убедить ее постоять
смирно? – спросила я. Женщина была из группы криминалистов, не из копов.
Поласки подошла к нам и сказала:
– Кармайкл, это вам поможет. Закройте глаза и дайте
принцессе вас намазать.
С видимой неохотой Кармайкл все же подчинилась приказу своей
начальницы. Она вздрагивала под моими пальцами, как нервная лошадь, кожа
дергалась. Когда я закончила с руками, она стала поспокойней и вроде бы совсем
успокоилась, когда я обработала туристские ботинки под мокрыми отворотами
джинсов. Когда я потянулась ко лбу девушки, ее голос был совсем нормальным.
– Если можно, нарисуйте крест, – попросила она.
– Крест не годится, – сказала я, рисуя у нее на
лбу нечто гораздо более древнее.
Она распахнула карие глаза.
– То есть как не годится?
– Мы не зло, Кармайкл, мы просто другие. Вопреки общему
мнению святые символы не составляют препятствия для нашей магии. Примерно так
же, как поднятый крест не защитит вас от молнии.
– Ох... – Она казалась смущенной. – Я не
хотела вас обидеть.
– Вы не обидели. Церковь столетиями пыталась нас
очернить. Но если вам понадобится когда-нибудь защита от фейри, то чем
молиться, лучше выверните куртку наизнанку. Вреда от молитвы не будет, но вот
пользы будет больше от куртки.
Я дорисовала последний завиток и сделала шаг назад.
– А чем поможет выворачивание куртки наизнанку?
– Волшебство чаще всего видит лишь то, что на
поверхности. Измените поверхность – и магии будет трудно вас найти.
– Почему? – спросила она.
– Ну, если маг действительно вас знает и никогда не
пытался вас одурачить, выворачивание куртки не поможет.
– Никогда не пытался одурачить – это как?
– Никогда не пытался притвориться кем-то другим.
– Ох, – снова сказала она.
Я видела, как восторг пропадает с людских лиц по мере того,
как полицейских одного за другим намазывали бальзамом. Один полисмен заявил:
– А раньше мне больше нравилось. Теперь вокруг один
унылый камень.
– А откуда берется свет? – спросила Поласки.
– Никто точно не знает, – ответила я.
– Я думала, что бальзам нужен для того, чтобы все
выглядело обычным, – вдруг сказала Кармайкл.
– Так и есть, – подтвердила я.
– А почему тогда он по-прежнему так чертовски
красив? – Она указала на Холода.
Я усмехнулась, глядя, как на лицо стража наползает высокомерный
холод. От этого он не стал ни на каплю менее красив. Богиня исключила такую
возможность.
– Может быть, не совсем верно говорить
"обычным", – сказала я. – Бальзам помогает увидеть то, что
существует в реальности.
Кармайкл мотнула головой.
– Он не может быть таким в реальности. У него волосы
серебряные – не седые, не белые, они металлические. Волосы не бывают
серебряными.
– У него это натуральный цвет волос, – улыбнулась
я.
– А нам всем как – стоит обидеться? – поднял бровь
Рис.
– Может, тебе и стоит, – усмехнулся Иви, – но
многих из нас ей просто не видно под этими плащами.
Он откинул капюшон плаща и размотал шарф, закрывавший
большую часть его лица. Лицо Иви было узковато на мой вкус, и плечи
недостаточно широки, но его светло-зеленые волосы были украшены ветвями и
листьями плюща, словно кто-то решил отобразить на волосах его имя
[13]
.
Когда волосы бывали распущены, они казались шелестящей на ветру листвой. И
поразительной, глубокой была изумрудная зелень его глаз. Если с детства вас не
окружали люди с многоцветными глазами, эта пронзительная зелень стоила
одного-другого взгляда. Во всяком случае, по мнению Кармайкл, потому что ее
взгляд так и прилип к стражу.
