Мэгги-Мэй еще не совсем превратилась в богарта, но явно была
на пути к этому.
– Нет, – подтвердил мое наблюдение Дойл, –
еще нет, но нам необходимо отвлечь ее, пока в дело не пошли ножи.
– А жаль... – задумчиво сказал Рис. Я подумала то
же самое, но истинные богарты становятся слуа, духами злого Воинства, и
перестают принадлежать к собственно Неблагому Двору. Мэгги-Мэй заслуживала
лучшей доли, как бы я ни относилась к Онилвину.
Рис громко крикнул:
– Мэгги-Мэй, это Рис! Ты за мной посылала, помнишь?
Ложки взвились в воздух и полетели на помощь ковшам.
Остались только здоровенные железные вилки, которыми можно было бы ухватить
целый бычий бок, и ножи. Мы могли опоздать.
Я выкрикнула единственное, что пришло мне в голову. Может,
это и приведет ее в чувство:
– Тетушка Мэгги, что тебя так рассердило?
Горшки начали замедляться и оседать, как тяжелые снежные
хлопья под мягким ветерком. Ветерок, на редкость разумный, выстроил их ровными рядами
на громоздком деревянном столе.
– Чево ты га-аваришь? – спросила она с
подозрением.
– Я спрашиваю, тетушка Мэгги, что тебя расстроило?
Она нахмурилась.
– Я тебе не тетушка Мэгги, де-евица.
– Ты сестра моей прабабушки по материнской линии. А
значит, я твоя внучатая племянница.
Вид у нее был по-прежнему недовольный, но она медленно
кивнула и сказала:
– Йе, это правда. Да только ты – принцесса сидхе, какая
в там кровь у тебя в жилах ни бежала. Сидхе нас за родичей не держа-ат.
– Почему? – спросила я удивленно.
Она потерла безносое личико заросшими шерстью пальцами и
нахмурилась еще больше.
– Принцесса Мередит, тебе нужно думать головой, с кем
говоришь и кто тебя слышит. – Она многозначительно посмотрела на Онилвина,
с трудом поднимающегося на ноги. По его бледной коже текла кровь.
– Да, он приспешник Кела. Но Кел знает мою родословную.
– О крови в своих жилах сидхе знают только то, что
хотят знать. – По мере того как она успокаивалась, акцент пропадал. Произношение
как у жителя Среднего Запада, интонации как у телевизионного диктора. Она
специально работала над голосом, чтобы общаться по телефону с другими
любителями фейри-терьеров в Америке и по всему миру. Новую породу терьеров,
официально признанную Всеамериканской кинологической ассоциацией, вряд ли
выведешь, если никто не может понять, что ты говоришь.
– Если я отрекусь от родства, я не перестану быть той,
кто я есть, – сказала я. – Это мне не прибавит ни дюйма роста и ни
капельки красоты.
– А хоть и так, – согласилась Мэгги, разглаживая
ладошками совершенно бесформенное платье. – Но не кровь брауни приведет
тебя на трон.
Я потянулась к большой чугунной сковороде, приземлившейся на
стол. И взялась рукой за ее холодную металлическую ручку. Для меня это был
всего лишь инертный металл. Я подняла тяжеленную сковороду, перехватив ручку
подальше для баланса.
– Зато кровь брауни позволяет мне проделывать такие
фокусы.
Она прищурилась:
– Йе, или человеческая.
– Или человеческая, – согласилась я.
Онилвин покачнулся и снова повалился на колени. Был бы он
человеком, наверное, не выжил бы.
– С чего это ты и твои собаки на него
напустились? – спросила я.
Двое терьеров уже терлись у ее ног, но толстяк все еще рычал
на Онилвина. Тут я увидела, что собака вовсе не толстая, а беременная. Сука на
сносях, с таким тяжеленным животом, что на зов Мэгги она пошла, переваливаясь с
боку на бок.
– Дульчи подошла понюхать его ногу, – объяснила
Мэгги. – Она немножко порычала на него. Она бы не укусила, ни за
что. – Ее узкие сильные ладошки сжались в кулаки. Ей приходилось
сдерживать себя усилием воли. – Он пнул ее, а у нее в животе полно щенков.
Он пнул мою собаку!
Мое самое первое воспоминание – как я сижу в небольшом
темном буфете в куче пищащих щенков. Один щенок такой большой, что не умещается
у меня на коленях. Огромная собака сидит перед тонкой полоской света,
пробивающейся через занавеску, что закрывает вход в наше убежище. Я до сих пор
помню как наяву шелковистую шерсть щенков фейри-терьеров и большую собаку на
страже. Мой отец как-то рассказал мне о случае, которого полуторагодовалая я не
запомнила. Тогда моего отца отозвали куда-то вместе с Баринтусом, и он оставил
меня под присмотром Мэгги-Мэй. Неожиданно в кухню зашел стольник королевы –
проверить какие-то блюда для вечернего пира. Если бы королева узнала, что отец
спрятал меня в кухне, кухня перестала бы служить мне убежищем.
Я тогда сидела в буфете со щенками и их матерью, как делала
частенько. Я была с ними очень ласкова и осторожна даже в том возрасте, как
говорила мне Мэгги. Когда вошел стольник, она только задернула занавеску,
спрятав и меня, и щенков. Стольник не поверил, что там лишь щенки, попытался
взглянуть – и сука цапнула его за руку. Она охраняла своих детей и меня.
Вплоть до сего дня запах и ощущение теплой шкурки терьеров
дарят мне чувство покоя. Не знаю, что бы я сделала или что сказала бы Онилвину
о его поведении, потому что он решил за меня.
Рис и Гален заорали хором:
– Нет!
Онилвин взмахнул рукой и призвал свою магию, направив ее в
Мэгги-Мэй. Дойл и еще кто-то бросились к нему, но ближе всех к Онилвину была я.
Я ничего не успела подумать – просто среагировала. Моя
ладонь все еще лежала на ручке сковороды, и я ударила его прямо в лицо со всей
силой, на какую была способна. Силы у меня меньше, чем у чистокровных сидхе или
даже у брауни, но я могу пробить дыру в дверце машины и при этом не пораниться.
Я как-то это проделала, чтобы впечатлить одного несостоявшегося грабителя.
Из-под сковородки во все стороны брызнула алая кровь.
Онилвин свалился на бок, тонко взвыв. Нос у него стал похож на раздавленный
помидор, а что еще я ему повредила, не было видно – кровь залила все.
Кухню заполнила гулкая тишина. Кажется, я удивила всех, себя
в том числе.
Рис покачал головой, присев над поверженным стражем:
– Похоже, он тебе и впрямь не понравился.
– Да, – твердо заявила я и поняла, что даже мысль,
что Онилвин до меня дотронется, вызывала тошноту. Он был одним из главных моих
мучителей во времена моего детства. Я все еще достаточно ненавидела Кела и его
прихлебателей, чтобы при виде изуродованного лица Онилвина чувствовать
исключительно удовлетворение. Даже жаль, что у него все заживет.
Маленькая сука, которую он пнул, подбежала к нему, рыча. Она
нюхнула его кровь и громко чихнула, как от противного запаха. Потом повернулась
к Онилвину задом и поскребла пол лапами, обдав стража душем из крови, –
вызывающий жест, жест доминанта. Потом она вернулась к своей хозяйке, и все три
терьера сели рядком у ног Мэгги – три улыбающиеся морды, три крутящихся хвоста.
Мэгги-Мэй улыбнулась мне, обнажив крупные желтые зубы.
