После ее ухода со мной остались Дойл, Баринтус и Усна.
Холод, Гален, Готорн и Адайр стояли за дверью, чтобы нам никто не помешал. Да и
места в кабинете было не так много. Нам было бы неудобно. Всем присутствующим я
доверяла, кроме Усны. Его я просто еще не знала толком.
– Усна, подожди нас в холле.
Он слегка улыбнулся, но спорить не стал. Правда, у двери
помедлил.
– Ты не хочешь, чтобы я прислал кого-нибудь на замену?
Я прикинула и кивнула:
– Галена.
Он коротко поклонился, открыл дверь и позвал Галена. Гален
вопросительно глянул на меня, когда дверь за ним закрылась.
– Я хочу позвонить Джиллету. Гален покачал головой.
– Не думаю, что это хорошая мысль.
– Кто такой Джиллет? – спросил Баринтус.
– Один из федеральных агентов, расследовавших убийство
принца Эссуса, – ответил Дойл.
– Не знаю, почему я удивлена, что ты это помнишь, но я
удивлена, – сказала я.
Дойл посмотрел на меня – как всегда темный, замкнутый и
непроницаемый.
– Джиллет был самым упорным из следователей-людей.
– Да, – согласилась я.
– Ты с ним общалась? – спросил Дойл.
– Скорее он со мной. Мне было семнадцать, и мне тогда
казалось, что он едва ли не единственный, кто больше хочет раскрыть убийство
моего отца, чем угодить королеве или своему начальству.
Дойл набрал полную грудь воздуха и медленно выдохнул.
– И Гален об этом знал?
– Да, – сказал Гален.
– И тебе не приходило в голову, что стоило бы
рассказать капитану стражи, что принцесса сотрудничаете федеральным агентом?
– Мерри от этого становилось легче, а сразу после
смерти Эссуса я сделал бы что угодно, лишь бы ей стало легче.
– А потом? – спросил Дойл.
– Они дважды в год обменивались открытками. Это все.
Дойл обратил ко мне темный взгляд. Я пожала плечами и тут же
пожалела, потому что это было больно.
– Он посылал мне открытку на годовщину смерти отца. А я
ему – на Йоль.
– И никто не заметил? – поднял брови Дойл.
– Королева мной не слишком интересовалась, а ты
интересовался тем, чем тебе велела интересоваться королева. Вы все так
поступали.
Он потер глаза руками.
– Рука сильно болит?
– Болит.
Он снова глубоко вздохнул.
– Тебе нужно отдохнуть, принцесса.
– Ты злишься не на меня и не на Галена, –
сообразила я. – Ты зол на себя, что не знал об этом.
– Да, – сказал он с едва заметной злостью в
голосе.
– Кому еще из стражей я могла доверять после смерти
отца?
– А мне? – спросил Баринтус.
Я посмотрела на него – на лучшего, самого близкого друга отца.
– Ты был почти так же убит горем, как и я, Баринтус.
Мне нужен был кто-то, разделяющий мою скорбь, но не поглощенный ею. Для меня
таким человеком стал Гален. – Я потянулась к Галену, и он взял мою руку,
словно это был самый естественный жест в мире.
– Если ты выйдешь замуж за того, к кому влечет тебя
сердце, – обронил Дойл, – я боюсь за судьбу двора.
Я вгляделась в него, пытаясь прочитать мысли по
непроницаемому лицу. А потом сжала руку Галена посильнее и притянула его к
себе. Когда-то Дойл был бы прав. Когда-то в моем сердце царил только Гален и
никто другой, но с тех пор я подросла достаточно, чтобы понимать, что значит
связать со мной жизнь. Там, где я, – опасное место. Коварное и
предательское.
Я обнимала Галена не потому, что его имя огненной надписью
пылало у меня на сердце, а потому, что надпись погасла. Я об этом тосковала, но
в то же время чувствовала что-то сродни облегчению. Я поняла то, что мой отец
знал несколько десятилетий назад: для Галена титул короля стал бы смертным
приговором. Мне нужен был рядом кто-то жесткий и опасный, а не тихий и нежный.
Я смотрела в глаза Дойлу, обнимая Галена. Знал ли Дойл, что
список моих сердечных привязанностей стал длиннее и что его имя в этот список
входит? За его поступками могли стоять ревность, зависть или злость. Он так
хорошо скрывал эмоции, что я не могла понять, что именно он прячет, только что
это какое-то сильное чувство и открывать его он не спешит. Но даже эта малость
означала, что Дойл теряет свой легендарный контроль над собой.
– Я позвоню Джиллету. – Я повернулась к телефону,
и, поскольку у меня действовала всего одна рука, мне пришлось отпустить Галена.
Он все еще прижимался к моей спине, его тело льнуло к моему. Он вписывался в
мое тело, как всегда, словно мы были рождены друг для друга. Если бы мне не
было нужно в постели ничего, кроме нежной любви, лучше Галена я никого не нашла
бы, но за проведенные вместе месяцы мы обнаружили, что наши представления о
страсти не совпадают. Он не понимал моего желания некоторой грубости, или боли,
или просто чуть большей силы и настойчивости. Гален лишь смотрел на меня
удивленно-непонимающими глазами, когда я просила о чем-то таком.
Я набрала номер Джиллета по памяти, хотя его номер за эти
годы несколько раз менялся. Мне всякий раз приходилось учить его наизусть из
опасения, что кто-нибудь удосужится пролистать мою записную книжку. Я могла бы
и не беспокоиться, как выяснилось, – реакция Дойла со всей очевидностью
показала, что мне никто не уделял такого внимания. Это было немного грустно и
несколько разочаровывало. Столько усилий потрачено, чтобы скрываться от людей,
которые ничего и не искали.
Я ждала, пока ответит сотовый телефон Джиллета. Когда-то я
пообещала ему, что дам знать, если кто-то погибнет при обстоятельствах, сходных
со смертью моего отца. Новые убийства не так уж были похожи, но обещание есть
обещание. Я чувствовала себя наполовину глупо, а наполовину приподнято, как
будто сама возможность сделать этот звонок что-то меняла. Мне было за тридцать,
но какая-то часть моей души все еще оставалась семнадцатилетней и жаждала
справедливости. Пора бы уж было поумнеть.
Он ответил:
– Джиллет.
– Привет, – сказала я.
– Мерри?
– Да.
– Как твои дела?
С годами он стал опекать меня. Он словно чувствовал какой-то
долг перед памятью моего отца. Если б он знал... Я не говорила ему обо всех
покушениях на мою жизнь. О бесконечных дуэлях, которые вынудили меня покинуть
страну фейри на годы, так что все решили, что я умерла.
Сейчас был наш первый разговор после моего
"воскрешения".
– Немного хуже, чем у утопленника, но, в общем, все в
порядке.
– Я решил тогда, три года назад, что до тебя тоже
добрались. Почему ты не позвонила?
