Если королева не дрогнет из-за вины и не поддастся на родственные
чувства, то, может, подействует новость о возвращении чаши.
Я все еще надеялась когда-нибудь узнать, кто убил моего
отца, но следы давно остыли. Шестнадцать лет как остыли. Следы у тел Беатриче и
репортера, напротив, были еще буквально горячими. Место преступления не было
затоптано. Список подозреваемых не был бесконечным. Рис говорил о нескольких
сотнях, как будто это много. А мне приходилось помогать полиции в нескольких
делах, когда под подозрение попадало чуть ли не все население Лос-Анджелеса. Что
такое по сравнению с этим несколько сотен?
Мы можем с этим справиться. Если мы проведем современное
полицейское расследование, мы можем их поймать. Они такого не ожидают и не
знают, как защититься от современной науки. У нас получится. Ладно, девяносто девять
и девять десятых, что получится – только дурак уверен на сто процентов, когда
дело касается убийства: что в подготовке убийства, что в его расследовании. И
то, и другое одинаково рискованно и опасно для здоровья.
Глава 4
Королева стояла посреди комнаты, прикрытая только мехом и
длинными черными локонами. Из лохматого серого меха выглядывали белая гладкая
шея и тонкое нагое плечо. Мех я бы определила как волчий, если б где-то еще
водились такие громадные волки. Она подождала, пока мы в полной мере оценили
зрелище, и лишь потом повернула к нам голову. Темный как уголь, свинцовый как
грозовые тучи и бледно-бледно-серый – такими цветами сияли ее глаза, три
идеальных круга вокруг зрачка. Тех же цветов был мех, оттенявший ее лицо и
делавший глаза еще больше и ярче. Лишь секунду спустя я поняла, что она подвела
глаза для пущего эффекта.
До меня впервые дошло, что я запросто могла добиться с
помощью гламора того, для чего ей приходилось пользоваться гримом. Я никогда в
жизни не видела, чтобы королева прибегала к мелкому личному гламору, и сейчас у
меня мелькнула мысль: а способна ли она на такое? Или она потеряла эту
способность вместе со многими другими? Я удержала на лице спокойное выражение,
никак не выдав свои мысли. Мне и так хватит проблем, без высказывания вслух
сомнений в ее магических возможностях. Ох, да, это точно обеспечило бы мне
сеанс очень специфического проявления родственных связей. Точнее, наверное,
было бы сказать, сеанс очень болезненного связывания. Мне нравится боль, но и
близко не та, какую любит тетя Андаис.
– Ну, Мередит, вижу, ты навлекла на наши головы новые
беды.
Я открыла рот, чтобы начать речь, заготовленную по
пути, – и проглотила слова, потому что, если ей втемяшилось в голову
обвинить меня, хоть и косвенно, в этих убийствах, я пропала. Не то что мне не
разрешат вызвать полицию – скорее всего я даже не уйду из этой комнаты на
собственных ногах. У нас в Неблагом Дворе говорят: "К королеве идешь на
свой страх и риск". Что за извращенное чувство справедливости заставило меня
забыть эту поговорку?
Я упала на колено, и стражи последовали моему примеру,
попадав вокруг меня изящными смертоносными цветами. Дойл и Холод пошли со мной,
но Риса мы оставили приглядывать за телами. Он бы пошел тоже, но после меня он
больше всех занимался детективной работой в Лос-Анджелесе. Адайр с Готорном в
их разноцветной броне были тут. И Гален, разумеется. Он никогда не отпустил бы
меня одну навстречу опасности.
Усна удивил меня – и Дойла, кажется, тоже, – настояв,
что пойдет с нами. Не то что мы сомневались в его храбрости, напротив, он часто
по-дурацки рисковал собой только забавы ради. Думаю, это как-то было связано с
тем, что мать зачала его, превратившись в кошку, а его отец был... ну, котом.
Что дало Усне совершенно особое мировосприятие. Он был мужчиной-сидхе до
последнего дюйма, за исключением того, что его длинные волосы и белая кожа были
украшены крупными рыжими и черными пятнами, как у трехцветных кошек-калико.
Никке я велела остаться, потому что его чудесные новые
крылья казались мне слишком уязвимыми. Я бы не вынесла, если б Андаис
распустила их на ленточки в назидание мне. И как только я осознала, что именно
поэтому я не взяла Никку с собой, я поняла, что почти ждала этих обвинений. Ей
нужно было на ком-то сорвать злость, а раньше, когда я была моложе, я была ее
любимой мишенью. Но только в тех случаях, когда при дворе не было моего отца,
когда он не мог вмешаться. После его смерти мои дела стали плохи в очень многих
отношениях.
– Отвечай, Мередит, – сказала королева, почему-то
не злобно, а устало.
– Я не знаю, как ответить, тетя Андаис. Насколько мне
известно, я не делала ничего, что могло бы навлечь смерть на Беатриче и
репортера.
– Беатриче, – повторила она и шагнула ко мне, к
нам. Ее белые ступни были босы, их украшал только серебристо-серый лак на
ногтях. Из-под меха мелькали длинные тонкие ноги. У нее не было бедер, о
которых стоило бы говорить. Женщины-сидхе – идеальные модели для нынешнего
времени: у них отсутствуют округлости, и не из-за диет. Сидхе не нуждаются в
диетах, они просто по натуре сверхъестественно худые.
Андаис была высока даже для женщины-сидхе – шесть футов,
того же роста, что и большинство ее гвардейцев. Она возвышалась надо мной всем
этим ростом, искусно обнажив одну ногу и полусогнув ее так, что вся изящная
линия от бедра и до кончиков пальцев обрисовывалась темно-серым мехом.
– Кто такая Беатриче?
Мне хотелось бы думать, что она со мной играет, но она не
играла. Она на самом деле не знала имени собственного кондитера. Она знала
главного повара – Мэгги-Мэй, – но, кроме нее, наверное, ни одного
кухонного работника. Она правила этим двором, и между ней и кем-то вроде
Беатриче была целая иерархическая лестница слуг и малых фейри.
Если бы не я, никто из присутствующих не знал бы имени погибшей.
Это меня взбесило. Мне было трудно не выдать себя голосом, когда я ответила:
– Убитая фейри. Твой кондитер. Ее звали Беатриче.
– Мой кондитер? У меня нет кондитера. – Ее голос
был полон презрения.
Я вздохнула.
– Кондитер Неблагого Двора в таком случае.
Андаис отвернулась, взвихрив мех вокруг себя, будто легкую
накидку. А ведь он должен весить столько, что у меня на такое движение сил не
хватило бы. Я сильнее человека, но совсем не так сильна, как чистокровные
сидхе. Интересно, она проделала этот трюк, чтобы напомнить мне о моей слабости
или просто ради красивого жеста?
Она проговорила через плечо:
– Но все, что есть в Неблагом Дворе, принадлежит мне,
Мередит, ты не забыла?
Я вдруг поняла, что она пытается вызвать меня на ссору. Она
это делала впервые на моей памяти. Раньше она просто набрасывалась на мишень
своего гнева – я это была или кто другой. Она когда-то пытала меня забавы ради.
Она спорила со мной, если я ей противоречила, или начинала спор первой, но
спор, а не ссору! Я не знала, как реагировать.
– Я не забыла, тетя, что ты – королева Неблагого Двора.
