– Репортера станут искать, Аматеон, – напомнила
я. – Мы не можем просто убрать труп и надеяться, что все обойдется.
– Почему? Почему бы нам просто не сказать, что мы не
знаем, куда он делся? Или что кто-то из малых фейри видел, как он покидал холм?
– Потому что это ложь, – процедил Рис. –
Сидхе не лгут, или ты забыл об этом за годы ваших с Келом развлечений?
Лицо Аматеона потемнело от подступающего гнева, но он
сдержался.
– Чем мы занимались с Келом – не твое дело. Но я
уверен, что королева пожелает скрыть это от прессы. Убийство репортера при
нашем дворе разрушит всю хорошую репутацию, которую она так тщательно создает
последние лет тридцать.
Наверное, в этом он был прав. Королева не захочет признать
случившееся. А стоит ей догадаться о моих подозрениях насчет Кела, и она
закопает все еще глубже. Она слишком сильно его любит и всегда любила слишком
сильно.
То, что Аматеон предложил спрятать тела, еще больше
заставило меня задуматься, не стоят ли за убийством интересы Кела. Аматеон
всегда был на его стороне. Кел – последний чистокровный потомок династии,
правящей нашим двором уже три тысячи лет. Аматеон – из тех, кто считает меня
выродком и позором для трона. Так почему же он решился участвовать в борьбе за
мою постель с перспективой сделать меня королевой? Потому что так приказала
королева Андаис. Когда он отверг предложенную ему честь, она постаралась
довести до него свои аргументы – весьма болезненные – в пользу тезиса, что
двором правит она, а не Кел, а Аматеон будет делать то, что ему скажут, или
пусть пеняет на себя. Частью этого "пеняет на себя" стали обрезанные
по плечи волосы – все еще длинные по меркам людей, но позорище для него. Было и
другое, болезненное уже для тела, а не для гордости, но он не делился такими
подробностями, а я и не хотела их знать, если честно.
– Если бы погибла только Беатриче, я могла бы с тобой
согласиться, – сказала я. – Но на нашей земле погиб человек. Мы не
сможем это скрыть.
– Сможем, – возразил он убежденно.
– Ты никогда не общался с прессой так, как приходилось
мне, Аматеон. Был ли этот репортер одиночкой, или он пришел сюда в составе
группы, которая уже наверняка начала его искать? Даже если он пришел один,
другие журналисты должны его помнить. Если бы кто-то из нас убил его в мире
людей, мы могли бы скрыть виновника, и стало бы просто одним нераскрытым
преступлением больше. Но его убили на нашей земле, и этого нам не скрыть.
– Ты говоришь так, словно собираешься рассказать прессе
о его смерти!
Я отвернулась от его непонимающих глаз.
Он потянулся к моей руке, но Холод просто шагнул и встал
между нами, так что его жест остался незаконченным.
– Ты объявишь об этом прессе? – поразился он.
– Нет, но нам придется сообщить полиции.
– Мередит... – начал фразу Дойл.
Я оборвала его:
– Нет, Дойл. Его зарезали ножом. Мы не сумеем
вычислить, чей это был клинок. А хорошая команда криминалистов с этим может
справиться.
– Есть заклинания, которые приведут от раны к оружию,
ее нанесшему, – сказал Дойл.
– Да, и ты воспользовался ими, когда нашел на лугу тело
моего отца. Но обнаружить убившее его оружие тебе не удалось.
Я приложила все усилия, чтобы произнести эти слова спокойно,
чтобы за ними не встал образ. Моего отца убили, а столица Испании – Мадрид...
Просто факт в ряду фактов, ничего больше.
Дойл глубоко вздохнул.
– В тот день я подвел принца Эссуса и тебя, принцесса
Мередит.
– Ты не смог раскрыть преступление, потому что его
совершил сидхе. Достаточно владевший магией, чтобы отвести твое заклинание. Ты
же понимаешь, Дойл: виновный в этих убийствах владеет магией не хуже нас. Но с
современной криминалистикой он не знаком. От науки он защититься не сможет.
Тут вперед выступил Онилвин. Он был сложен тяжелее любого
другого сидхе, высокий, но грузный, и все же двигался грациозно, словно
позаимствовал походку у кого-то постройнее. Волосы длинным волнистым хвостом
спадали у него по спине поверх черного костюма и белой рубашки. Черный – это
цвет королевы и Кела. Очень популярный цвет при Неблагом Дворе. Волосы у
Онилвина такие темно-зеленые, что отливают черным. А глаза – светло-зеленые с
искорками у зрачка.
– Неужели ты собираешься пустить в нашу землю
человеческих воинов?
– Если ты о человеческой полиции, то да, именно это я и
собираюсь сделать.
– Ты откроешь нас людям из-за смерти кухарки и одного
человека?
– Не думаешь ли ты, что смерть человека не так важна,
как смерть сидхе? – Я посмотрела прямо ему в глаза и порадовалась, увидев,
что он осознал свою ошибку. Он припомнил, что я – частично человек.
– Что значит одна смерть или даже две по сравнению с
вредом, который твое решение причинит двору в глазах мира? – Он пытался
исправить впечатление, и попытка была недурна.
– Ты думаешь, что смерть кухарки менее важна, чем
смерть вельможи? – спросила я, игнорируя его старания.
Тут он улыбнулся – очень свысока, такой характерной для него
улыбкой.
– Разумеется, я считаю, что жизнь благородного сидхе стоит
больше, чем жизнь слуги или жизнь человека. Так думала бы и ты, будь у тебя
чистая кровь.
– Тогда я рада, что моя кровь смешанная, – заявила
я. Я разозлилась по-настоящему и пыталась не дать злости перейти в силу, не
начать светиться, не поднять ссору на новый уровень. – От этой служанки,
которую, кстати, звали Беатриче, я видела больше добра, чем от благородных
сидхе любого из дворов. Беатриче была мне другом, и если сейчас ты не можешь
предложить ничего полезнее своих классовых предрассудков, то я уверена,
королева Андаис найдет тебе занятие среди собственных стражей.
Его кожа из бледно-зеленой стала попросту белой, и при виде
его страха мне на секунду стало очень приятно. Андаис прислала его в мою
постель и накажет его, если я его туда не возьму. Накажет и меня, но сейчас мне
до этого не было дела.
– Откуда мне было знать, что она для тебя что-то
значит, принцесса Мередит?
– Считай, что я тебя предупредила, Онилвин... – Я
повысила голос, чтобы меня услышали по всему коридору: – ...И вас тоже, кто меня
еще не знает! Онилвин решил, что смерть служанки ничего для меня не значит.
Мужчины в дальнем конце коридора повернулись ко мне лицом.
– Когда я жила при дворе, я много времени проводила с
малыми фейри. Большинство моих здешних друзей – не сидхе. Вы постарались
объяснить мне, что для вас я недостаточно чистокровная. Ну что ж, теперь только
себя вините за мою демократичность, столь несвойственную знатной особе.
Подумайте над этим хорошенько, прежде чем сказать мне какую-нибудь глупость в
стиле Онилвина. – Я повернулась спиной к названному стражу и сказала
потише: – Припомни все это, Онилвин, прежде чем опять откроешь рот.
