Гален перевернулся на бок и показал мне правую руку. Чуть
ниже плеча сидела бабочка размером почти во всю ширину руки. Желтые в черную
полоску крылья распластались по руке, словно беззаботное создание сидело на
цветке и наслаждалось сладким нектаром.
– Кажется, ее нисколько не беспокоит, что она попала в
плен, – сказал Гален.
Я уставилась на мою собственную бабочку.
– Но они должны беспокоиться, должны пытаться
освободиться! Почему они не хотят улететь?
– Они не настоящие, – сказал Дойл.
– Настоящие, – возразил Никка.
Дойл нахмурился было, но потом кивнул.
– Может быть, слово "ненастоящие" не совсем
подходит. Но это не обычные животные, которые страдали бы, лишившись свободы.
Я снова потрогала крылья, и бабочка нервно ими дернула.
"Оставь меня в покое", – сказала она так ясно, как только могла.
Желудок у меня будто ухнул вниз – таким странным было ощущение чего-то живого,
движущегося прямо во мне. Мои прикосновения ее беспокоили. Я снова легла на
подушки, закрыв глаза и стараясь дышать ровно, чтобы справиться с этим
ощущением.
– В тебе тоже ее ноги шевелятся? – Гален, похоже,
был рад этому обстоятельству не больше меня.
– Да, – подтвердила я.
– Не так уж это приятно, – сказал он.
Я открыла глаза и посмотрела на него. Он выглядел зеленее
обычного.
– Перестаньте их гладить, и они успокоятся, –
посоветовал Рис.
Я вгляделась в переливы черной, красной, серой и даже белой
пыльцы, измазавшей мои пальцы.
– Что же это за создания?
– Они превратятся в рисунки, – повторил
Дойл, – знаки власти.
Я перевела взгляд на него.
– Ты имеешь в виду татуировки, которые когда-то носили
сидхе? Но разве они не были скорее похожи на родимые пятна?
– Кое-кто с ними рождался, это верно, но не все.
– Многие приобретали их позднее, входя в силу, –
подростками или даже взрослыми, – пояснил Рис.
– Помню, отец мне рассказывал, что люди стали раскрашиваться
перед битвой, подражая нашим татуировкам. Знак божества, который должен был их
защитить.
– В древности знаки на телах действительно защищали
наших последователей, – сказал Дойл. – Защищали лучше всякого оружия,
ведь они были проводником силы сидхе, к которому взывал этот знак.
Я заметила, что Дойл говорит официальным, довольно холодным
тоном. Он из-за Иви осторожничал, или что-то стряслось?
– Мы были их богами, – вздохнул Рис.
– Богами мы не были, – отрезал Дойл, и голос его
стал ниже от гнева. – Мы себя ими считали. Но когда настоящие боги ушли,
мы поняли разницу. – Он уставился в темноту, словно смотрел куда-то далеко
и на много лет назад. – Люди обнажились перед битвой, нанесли на себя наши
символы и были разбиты, потому что в символах больше не было силы.
– Эти кельты здорово упрямые, – грустно хмыкнул
Иви. – Раскрашивались еще очень долго после того, как знаки перестали
действовать.
– Они думали, что в этом их вина, – сказал
Дойл. – Что они недостойны. И они пытались снова завоевать наше одобрение.
Он отвернулся, я видела только сбегавшую по плащу черную
косу.
– Это мы были недостойны.
– Так, хорошо, – сказала я. – А с чего этот
приступ самоедства? Что я пропустила?
– Он дуется, – ухмыльнулся Рис.
Дойл слегка повернул голову, одарив Риса взглядом, от
которого всякий другой сбежал бы с воплями.
– Я не дуюсь.
Рис ухмыльнулся шире.
– Дуешься. Тебя задело, что знаки власти появились на
телах Галена и Никки, а не на твоем. Двое, никогда прежде не имевшие татуировок,
теперь ими украшены, а мы – нет. – К концу этой фразы его улыбка померкла.
– Никогда не слышал, будто получить отметины – больно.
Я думал, они просто возникают.
– И так бывало, – согласился Рис. – Но первые
пришли с кровью, и это было чертовски больно.
Мы трое дружно кивнули.
– У тебя знак появился одним из первых? – спросил
Дойл, уже без злости, просто с интересом.
Рис кивнул.
– Кромм Круах – последнее из моих имен, а не первое.
И тут Дойл поступил очень невежливо, совершенно не в духе
сидхе. Он спросил:
– Кем ты был раньше?
Старые сидхе никогда не задают таких вопросов. Вспоминать о
былой славе слишком болезненно.
– Тебе не стоило спрашивать, – сказал Рис.
Дойл церемонно поклонился.
– Я виноват, прости. Я только... – Он
разочарованно хмыкнул. – Я вижу, как все вокруг обретают силу, а я остаюсь
таким, как прежде.
– Ревнуешь? – спросил Рис.
Дойл закутался в плащ поплотнее и кивнул:
– Похоже. Не только Мерри... Еще и из-за магии.
Кажется, выговорившись, он стал чувствовать себя лучше, или
просто в голове у него прояснилось. Потому что он встряхнулся всем телом, как
вышедшая из воды собака, и повернулся ко мне с гораздо более спокойным лицом.
– В большинстве случаев татуировки были похожи на мои
крылья, – сказал Никка. – Они существовали от рождения.
Я повернулась на его голос, поняв, что меня беспокоило все
это время.
– А где твои крылья?!
Он повернулся на другой бок, показав мне спину. Я подумала,
что они снова стали татуировкой, но поторопилась. Они еще поднимались над
телом, как цветок между ключицами Никки, но уже лежали плоско, словно были на
пути к возвращению в прежнее состояние.
– Они опять станут рисунком? – спросила я.
– Возможно, – ответил Рис.
– Никто не знает, – сказал мне Никка.
– Вы с Галеном что, проснулись раньше меня?
– Нет, – улыбнулся Гален, – мы вырубились
позже.
Я очень осторожно отклонилась на спинку кровати. Бабочка
взмахнула крыльями, мелькнув вспышкой цвета, и снова прикрыла сияющее
великолепие черно-серыми верхними крыльями. Отдыхая, совки стремятся слиться с
древесной корой. Не ее вина, что, попавшись в белизну моей кожи, бабочка стала
так заметна. Но теперь она нервничала из-за своей беззащитности – а значит,
двигалась. Одним из постоянных стремлений моей жизни теперь будет не напугать
ее. Не хотелось бы мне ощутить, как она станет вырываться по-настоящему. Боюсь,
что в таком случае меня просто стошнит. Принцессе не положено выказывать страх,
а уж тошнота... Нет, это совсем не подобает королевским особам.
