«Если бы папа не разбился, у нас было бы так же».
Хотя в мире осталось еще сто девяносто девять ученых, которые занимаются папиными исследованиями. Нет, сто девяносто восемь, без мистера Силкина. Пускай через пятьдесят лет, пускай через сто они обязательно откроют и секрет бессмертия, и арбузы с дом. Все люди сразу же подобреют, потому что наедятся витаминов и перестанут ссориться из-за жилплощади. Конечно, будут и трудности: то яблоко упало с дерева и раздавило самосвал, то кто-нибудь выедает себе в арбузе двухкомнатную квартиру и не может справиться. Но вообще пойдет другая, незлая и необидная жизнь.
И тогда летающий остров опустится на землю.
– Что же это вы? – скажут летающие ученые земным ученым. – Что же это вы, братцы, так затянули со своим эпохальным открытием? Уж мы ждали вас, ждали…
– А нечего было ждать, – обидятся наши. – Спустились бы да помогли.
– Мы, если честно, боялись, – признаются летающие ученые. – Как посмотрим вниз, а у вас творятся всякие безобразия. Голодные голодают, военные воюют, преступники совершают преступления, хулиганы хулиганят.
– А мы, думаете, не боялись? – скажут наши. – Одни дураки ничего не боятся. Но мы боялись и работали, а вы боялись и сверху на нас поглядывали.
Летающие ученые пожмут плечами и унесутся в небо еще на сто лет.
И о них сразу же забудут, только один восьмиклассник увидит в небе какую-то прозрачную козявочку и догадается, что это аэростат с летающим островом.
Блинков-младший проснулся в слезах. Неба с летающим островом над ним не было, а была растянутая на палках Иркина запасная футболка, и сквозь нее незло просвечивало солнце. А Ирка сопела ему под мышку. Она так доверчиво сопела, во сне забросив ему на живот руку с бьющейся на сгибе локтя голубой жилкой, что у Блинкова-младшего перехватило дыхание от нежности. Он по-взрослому подумал, что еще неизвестно, как сложится жизнь и поженятся ли они с Иркой по-настоящему. Может, и нет, а может, поженятся и будут все время ссориться. Они ведь и сейчас все время ссорятся по одной простой причине: слишком друг на друга похожи и слишком часто понимают друг про друга такое, что лучше бы не понимать. В общем, бесполезно загадывать на будущее, когда тебе нет четырнадцати и ты плывешь по речной протоке в самом центре южноамериканской сельвы с пособником наркомафии мистером Силкиным. Но! Что бы ни случилось в следующую минуту или через много лет, прошлое-то не изменится. Их с Иркой сегодняшняя погоня за лодкой, их индейская свадьба, побег с виллы дона Луиса, то, как они дразнили каймана, и то, как Ирка ходила на дискотеку с милицейским курсантом Васечкой, а Блинков-младший переживал, – не изменится никогда. И если он сейчас любит сопящею у него под мышкой Ирку, это не изменится тоже. То, что уже было, не меняется. Оно навсегда.
– Я тебя люблю, – прошептал Блинков-младший тихо-тихо, чтобы не разбудить Ирку. Пускай услышит во сне и, если вспомнит потом, решит, что это ей приснилось.
– Просто у тебя половое созревание, – совершенно несонным голосом поставила диагноз Ирка. – В твоем возрасте мужчины еще не способны на глубокие чувства.
Блинков-младший легонько треснул свою скво по затылку. А скво, как сказал бы папа, реагировала неадекватно. Она еще крепче прижалась к Блинкову-младшему и шепнула:
– И я тебя.
Страшно плыть среди сельвы по речной протоке. Особенно в узких местах, где гигантские серокожие деревья обнимаются ветвями у тебя над головой. Мало ли кто там прячется за этими деревьями и в этих ветвях.
Ночью сельва еще страшнее и загадочнее, чем днем. Потому что ночью не видно ничего, зато прекрасно слышно, как сельва попискивает, щелкает, хрипит, цвиркает, ревет и хохочет голосами неизвестно кого. Шарахнется над лодкой спугнутая птица, шевельнув твои волосы упругим воздухом из-под крыла, да ка-ак квакнет в самое ухо!
Свет фонаря не помогает. Свет фонаря обманывает. Глядишь, запутавшись в прибрежных кустах, качается на воде оранжевый баскетбольный мяч. Ничего себе, думаешь, а мячу-то здесь откуда взяться? И вдруг в метре от наплывающей лодки этот мяч стонет душераздирающе, как привидение, и сдувается. А в кустах сидит лягушка размером с хороший кулак и неслышно пульсирует оранжевым горлом. Или в заводи сонной, среди похожих на великанские сердца плавучих листьев, замерцают десятки золотистых блесток. Они переливаются, как гаснущий салют. Они парят над водою, как фонарики эльфийских принцесс. А потом под ближайшей парочкой фонариков раскрывается пасть, что-то великоватая для эльфийской принцессы. В нее поместилась бы виолончель, если бы кто-нибудь не пожалел виолончели. Это пасть каймана или крокодила. Их можно различить по зубам, но тебе почему-то не хочется. Ты сразу же очень ясно себе представляешь все остальные пасти под всеми остальными фонариками, которые, само собой, не фонарики, а бессмысленные глаза убийц.
Ирка все же натянула палатку, распялив ее на дугах из тонких прутьев. Получилась низенькая каюта посередине лодки, и теперь Ирка ее обживала, то есть спала, не видя ни лягушек, притворяющихся баскетбольными мячами, ни чарующих крокодильих глаз. А Блинков-младший неудобно лежал на лодочьем носу и светил мощным шестибатареечным фонарем. Если в сельве кто-то рычал особенно близко и угрожающе, он зажигал фальшфейер. Нестерпимо яркий свет густо разливался над протокой. Сельва испуганно умолкала. Все моментально понимали, кто здесь царь природы, а кто просто так гуляет, пока в зоопарк не отправили. В изумленной тишине потрыкивал мотор и с шипением падали в воду прогоревшие кусочки фальшфейера.
Когда фальшфейер сгорал весь, до пояска на картонной рукоятке, в глазах еще долго металось черное пламя. Свет фонаря казался немощным, черное пламя приглушало его, как солнечные очки. А сельва начинала потихоньку наглеть. Кто-то в ней опять возился, попискивал, щелкал, хрипел, цвиркал, ревел и хохотал. Блинков-младший пересчитывал фальшфейеры и ждал близкого угрожающего рыка. Он был уверен, что лодку преследует один и тот же зверь. Наверное, ягуар, как в «Белом Ягуаре – вожде араваков». Или пума. Главное, зверь с каждым разом все меньше боялся фальшфейера. Когда сгорел первый, он целый час не подавал голоса, а после шестого зарычал минут через двадцать. Если так пойдет дело, то фальшфейеров не хватит до утра. Или зверь до того надрессируется, что и при свете фальшфейера не побоится запрыгнуть в лодку.
Мистер Силкин дядя Миша как уселся к мотору еще засветло, так и сидел нахохлившись. Он переел консервов и мучился одной важной проблемой. Блинков-младший хотел дождаться, пока проблема мистера Силкина не вырастет до нестерпимо важной, и удрать на лодке, бросив мистера Силкина в кустиках.
Но в сельве рычал зверь. Бросать мистера Силкина на съедение – это было бы слишком. Пришлось отложить побег.
А про папу мистер Силкин говорил неохотно. Будто бы полетели они с папой и Вольфом разыскивать детей. Потом вертолет упал в сельву и взорвался. Он, мистер Силкин, успел выскочить, а другие не успели. Вот и все, что удалось из него вытянуть за весь день.
Глава XVI.
Ученик Блинкова-старшего
Бывают люди, которые не живут, а мучаются. Утром они мучаются, потому что нужно вставать на работу, а ведь есть счастливчики, которые вообще не работают и живут себе припеваючи. Не успели на троллейбус – мучаются. Долго нет следующего – мучаются. Опоздали на работу – само собой, мучаются, потому что за опоздание никого по головке не погладят. Но ведь они мучаются и когда приходят пораньше. Петров или Иванов, думают они про сослуживца, никуда не торопится, а я тут сиди работай за всех. В обед они мучаются потому, что в буфете очередь. Если очереди нет, они мучаются потому, что котлета дорогая, а винегрет дешевый, но винегрета им не хочется. После обеда они домучиваются на работе и, мучаясь, едут мучиться домой.
