– Сама сказала, ей в тело войти надо, – отрезал Мишка. – Да и спешить некуда. Это дело нехитрое, – закончил он, поднимаясь и подходя к жене. – Нравятся? – спросил он, беря её за плечи.
– Очень, – радостно улыбнулась Настя.
– Вот и носи на здоровье.
– Спаси Христос, Мишаня, – пролепетала девушка, прижимаясь к нему всем телом. – Спаси Христос. За доброту, за ласку и за то, что в обиду не даёшь, – еле слышно добавила она.
– Свою жену только я обижать могу, – усмехнулся парень, целуя её в губы.
Не ожидавшая такой ласки Настя судорожно вздохнула и обмякла в его объятиях, прижимаясь к мужу ещё крепче.
– Вечно ты всё поперёк делаешь, – махнула рукой Глафира. – И ведь получается.
– Запомни, мама Глаша, – повернулся к ней Мишка. – В нашей семье всегда будут только наши правила. Надо будет, и её, и тебя выпорю. Но только за дело. А просто так ни сам, ни кому другому не дам обидеть. Мои бабы. Хочу люблю, хочу наказываю. Ясно?
– Как скажешь, Мишенька, – кивнула Глафира с неожиданной робостью.
Их разговор прервал басовитый рёв младенца. Подскочив, обе женщины унеслись разбираться с малышом, а Мишка вернулся к столу доедать остывшую кашу. Закончив с ужином, он принёс с крыльца самовар и, заварив свежий чай, принялся убирать грязную посуду. За этим занятием его и застала Настя. Перепеленав сына, она поспешила обратно и, увидев, чем занят муж, едва не завопила от возмущения. Моментально отобрав у Мишки тарелки, она в минуту накрыла на стол всё для чаепития и, присев рядом, тихо попросила:
– Мишаня, ты больше никогда посуду не трогай. Если надо, просто в сторону сдвинь. Увидит кто, что ты сам в доме прибираешься, позору не оберусь. На что тогда баба в доме нужна, ежели мужик сам прибирается?
– А если жена занята или, не дай бог, приболела? – осторожно уточнил Мишка. – Что ж тогда, грязью зарасти?
– То другой вопрос, – упрямо качнула Настя головой.
– Запомни, Настюша, в каждой избушке свои погремушки, – вздохнул Мишка, обнимая её. – Это я к тому, что в каждом доме свои правила. И ежели я вижу, что ты сыном занята, то могу и сам и прибраться, и посуду помыть. Не развалюсь. Сын мне дороже, чем какие-то правила, которые ещё и не я придумал.
– Как скажешь, Мишаня, – вздохнула Настя, утыкаясь носом ему в плечо. – А как сына-то назовёшь? Крестить скоро, а имени не придумали.
– Придумал. Григорием, как батю моего звали, назовём. Я Михаил Григорьевич, а он Григорием Михайловичем будет. А уж второго сына бати твоего именем крестим. Как, бишь, звали его?
– Матвеем, – еле слышно отозвалась девушка.
– Значит, Матвей Михайлович будет, – резюмировал парень. – Годится?
– Спаси Христос, Мишаня, – кивнув, всхлипнула Настя.
Вернувшаяся в комнату Глафира так и застала их сидящими в обнимку за накрытым столом.
– Спит, – с улыбкой сообщила она, входя. – А вы чего это насупились? Настя, на улице темно уже, а у тебя муж ещё и не поел толком.
– Не голоси, мама Глаша. Мы сыну имя выбирали, – улыбнулся Мишка.
– И что решили? Как назовёте? – моментально подобралась тётка.
– Григорием.
– Так и знала, – с улыбкой кивнула Глафира. – И то сказать, есть в кого назвать.
Стук в дверь оборвал их разговор. Настя, быстро отворившая дверь, впустила в дом атамана. Перекрестившись на образа, казак присел к столу и, огладив бороду, тихо сказал:
– Такое дело, Миша. Нашёл я тебе соратников. Один пластун и двое из опытных. Но под твою команду пойти готовы. Есть ещё пара молодых. Но тут сам смотри. Парни молодые, гонористые. Как бы не учудили чего.
– Так собрать их надо да поговорить со всеми сразу, – помолчав, высказался Мишка. – Пусть посмотрят, что взрослые бойцы готовы мою команду принять, и подумают, что лучше – дело сделать или глупый гонор показывать, род казачий позоря.
– Вот это верно, – одобрительно закивал атаман. – Завтра и соберу. Ну, а у тебя как дела, дочка? – повернулся он к Насте. – Мужа слушаешься? Или он уже готов за вожжи взяться? – поддел он девушку.
– Дались вам эти вожжи, – проворчал Мишка, скривившись.
– А не нужны ему вожжи, дяденька, – пропела Настя, снова скидывая платок на плечи и поворачиваясь к нему в профиль. – Я мужа люблю и чту. И спорить с ним не собираюсь.
– Вот оно как, значит, – протянул казак, рассмотрев серьги. – За первенца одарил? – повернулся он к Мишке. – Знатный подарок. С трофеев взял?
– Угу.
– Это по-нашему. Пусть видят, следопыт у нас хоть и не реестровый, а боевой и не жадный. Прав я был. Быть новому роду казачьему.
От избытка чувств атаман тряхнул в воздухе кулаком.
– Попросить тебя хочу, Сергий Поликарпович, – заговорил Мишка, сбивая его с боевого настроя. – Сделай милость, никогда больше при мне про вожжи не вспоминай. Будет нужда, я со своими бабами сам разберусь. Раз уж отдал её мне в жёны, так и забудь, как воспитывать. Сам знаешь, в Писании сказано; да отлепится муж от родителей своих и да прилепится к жене своей. И станут они плотью единой. В общем, в своей семье я хозяин. Не обессудь.
– Да господь с тобой, Миша, – вдруг рассмеялся атаман. – Это ж я так, шутейно. А что сам разберёшься, я и не сомневался. Если уж у тебя тётка по струнке ходит, то с женой тем более справишься.
На последней фразе Мишка едва не поперхнулся чаем, но Глафира даже бровью не повела, восприняв слова казака как должное. И, дав парню отдышаться, ответила:
– А чему удивляться, Сергий Поликарпович? Я баба справная, и кто хозяин в дому, завсегда помню. Было время, я его кормила да командовала, а теперь его черёд настал.
– Вот за что моё тебе сердечное уважение, Глафира Тимофеевна, так это за ум да за мудрость житейскую, – ответил атаман, вежливо склоняя голову. – Я сразу понял, что Насте под твоим приглядом хорошо будет. Спаси тебя Христос за неё.
– Благодарствую, – поклонилась в ответ женщина с торжественной серьёзностью.
– Что там у тебя с гранатами, Миша? – вернулся атаман к делам.
– Без малого полсотни готово. Думаю, к рейду ещё пару десятков собрать успею, – ответил парень. – А пока ходить будем, вы успеете ещё всего нужного достать. В общем, к осени должно получиться, чтобы на каждого из казачьей сотни по паре штук вышло. Но тут всё от вас зависит.
– Добудем, Миша. Всё, что надо, добудем, – истово пообещал казак. – Доброе ты дело придумал. Эти твои гранаты много жизней казацких сохранить могут.
– Потому и старался, – пожал парень плечами.
* * *
«Что-то слишком гладко всё идёт. Как бы лажа какая не вылезла», – думал Мишка, привычно обыскивая очередной тело.
Вот уже вторую неделю их группа шарахается по тайге, уничтожая на своём пути всё, что хоть примерно напоминает хунхузов. Не важно, по одежде или по оружию. Идея парня навести в приграничье террор начала обретать свои очертания. За это время было уничтожено три старательских поселения, два непонятных отряда и куча мелких групп, от трёх до пяти человек.
