Вместе с болью ко мне вернулась ясность мысли, а Жака мой стон заставил замереть на несколько томительных мгновений. Он был явно потрясен, узнав, что я невинна – черные глаза полыхнули чем-то запредельно жутким, но, кажется, не менее жутко довольным. Мой мужчина что-то пробормотал, дал мне привыкнуть и расслабиться и продолжил, наверное, чересчур медленно и осторожно, но мне было настолько хорошо в его объятиях, что я вскоре подавалась ему навстречу. Жак удерживал одной рукой себя на весу, второй обхватил ладонью мое лицо и смотрел мне в глаза, следил… смотрел так, словно я последний глоток воды в его жизни.
В книгах и сериалах никогда не рассказывали о том, что бывает во время близости в подробностях. Только о счастье быть рядом с любимым. И сейчас, ощущая в себе плоть Жака, я не отрывала взгляд от его глаз. Нас словно спаяли в одно целое, правильное и совершенное, и от места единения по всему моему телу разливался жар и что-то тягуче горячее, напряженное, которое хотело найти выход.
Черные глаза напротив расплывались, я задыхалась от усиливающихся ощущений и все полнее раскрывалась, стремясь быть ближе к своему мужчине. А потом во мне словно снова распрямилась пружина, только уже не доверия к его рукам и объятиям, к силе и власти надо мной, а внутренняя, тело будто обрело крылья, что-то плеснуло жаром и растеклось, даря полет и чувство небывалого удовлетворения и неги, чистейшего удовольствия. Краем сознания я зацепилась за гортанный всхлип и поняла, что это мой собственный крик освобождения, того самого оргазма. Следом зарычал и мой Волк, дождавшийся чувственного взрыва пары и позволивший себе получить удовольствие. Правда огромные его клыки, которые неожиданно впились между моей шеей с плечом, опять вызвали у меня крик боли.
Зализывая больное место, Жак покаянно шептал:
– Прости, лапушка, прости, любимая, за боль, но без этой метки я бы сходил с ума, медленно, но неизбежно. Без метки я бы никогда, ни за что не выпустил тебя из дома. Иначе просто убил бы любого, кто подошел ближе, чем следует.
Я дрожала, но впервые не от страха, а от удовольствия, испытанного с мужчиной, Жаком. Он прижимал меня спиной к своей груди, покрывал поцелуями щеку и висок, зализывал ранку от укуса. Но опять же, мне не было страшно. Я словно парила на крыльях в уютных объятиях Жака. Даже душа наконец-то не рвалась на части и будто бы согласилась полетать вместе с телом.
– Ты не спросил меня в этот раз, – с легким сердцем вспомнила я.
Жак чмокнул меня в ухо. От души, смешно, чуть не оглушил. Повернул меня лицом к себе и поцеловал в губы, нежно и благодарно. А потом совершенно спокойно признался:
– Поверь мне, пожалуйста, мы с тобой сейчас не шаг друг к другу сделали, а буквально бездну преодолели. Мариза, лапушка, девочка моя нежная, я могу только представить, что тебе довелось пережить за свою короткую жизнь, но точно знаю: если бы оставил нашу близость на твое усмотрение и «готовность», то ждать пришлось бы еще очень-очень-очень много. Подобные психологические травмы остаются надолго, бывает – на всю жизнь, а я хочу сделать тебя счастливой. И свободной от боли. Я хочу, чтобы ты жила для себя, для меня, наслаждалась каждым днем своей жизни. Я заметил, что ты воспринимала меня не как желанного мужчину, а как безопасную территорию. И боялся, что в будущем ты станешь воспринимать меня как наставника или доброго дядюшку. Если не отца. Поэтому просто воспользовался обстоятельствами и твоей… растерянностью. Понимаю, звучит мерзко и неприглядно, но другого выхода из нашей ситуации я не нашел. Либо долго и мучительно, либо разом и нахрапом. Единственное, о чем не подумал, это о твоей нетронутости.
Нетронутости… это слово оказалось последней трещиной, разрушившей многолетнюю стену моего молчания. Я ткнулась лбом в грудь Жака, спряталась там от всего мира и, захлебываясь, выплескивала весь ужас прожитых лет: как погибала моя стая и родные, про мой первый оборот и ошейник, работу детектором лжи у Кровавого Дона, встречу с Фабиусом. Даже о том, как пряталась в сказках и как обманулась ангельской внешностью мессира. Я опустошала душу до последнего, ничего не оставляя себе, до капельки выплескивая чашу страдания.
Но вот что удивительно: я лежала голяком в объятиях самого сильного и самого заботливого на свете мужчины, лишившись невинности, по собственному желанию морально вывернутая наизнанку и охрипшая – но заснула с чувством, словно стала девственно чистым листом. Ну и пусть, зато отныне только от меня зависит, какая новая сказка на нем оживет!
Глава 8
Нега, жар, томление разливались по всему телу, заполняя каждую клеточку, горяча кровь. Кошмар, что недавно мучил меня, словно проигравший неудачник отступил, спрятался где-то в глубине сознания под напором необычных ощущений. Сквозь сон я чувствовала, как что-то влажное и горячее касается моей груди, мягко, но в то же время жадно обволакивает, массирует. Рот невольно приоткрылся, издав хриплый стон удовольствия и жажды продолжения. Требовательный жар скапливался внизу живота, там терзала пустота, странно знакомая; кажется, я совсем недавно такую ощущала, но объятия сна не давали вспомнить, когда и где. Приятный влажный жар спускался вниз, лаская живот, бедра, которые сами по себе раскрылись, подпуская его к самому чувствительному местечку.
Сон, тягуче сладкий, поглощающий, кружащий голову необычными ощущениями. Сквозь вязкий туман мелькнула мысль, что такой чувствительной я никогда не была, чтобы все воспринималось настолько остро, на грани. Меня охватывал жар, что-то тяжелое, немного шершавое мягко и сладко ласкало грудь, внизу буквально обжигало ощущениями, но хотелось еще больше, глубже, резче. Я распалялась все сильнее, словно сквозь туман слыша собственное хриплое дыхание, глухие, нет, почти умоляющие стоны и бесстыдно приподнимала бедра. Забылась в ощущениях, вздернула подбородок в безумном возбуждении самого волнующего сна. Подспудно, где-то на краешке сознания металась волчица, жаждая подставить горло своему волку… нет, открывая путь к нашей шее его клыкам, и скоро на ней один за другим отпечатывались следы его поцелуев и легких укусов, словно клеймо.
«Проснулась» я от резкого звука треснувшей простыни… под моими когтями. Замерла, шумно дыша, ошеломленно уставилась на темную мужскую макушку у меня между ног. Сознание заволокло острое, буквально сметающее все на своем пути освобождение – и тишину нарушил мой стон, довольный, гортанный, длинный…
Жак отстранился и с жадным, сродни плотоядному, вниманием следил за моим лицом, вытянулся вдоль меня и, взяв за подбородок, заставил смотреть на него. А потом хрипло, с твердой решимостью поклялся:
– Я сделаю все возможное и невозможное, чтобы твое тело помнило только мое, чтобы его покрывали только мои метки. Чтобы даже во сне ты не могла забыть только меня, мои руки и губы, хотела меня, думала, жаждала. Я сделаю все, чтобы твой разум, тело и душа стали моими.
Ноздри Жака трепетали – вновь и вновь втягивали аромат моей страсти. Волк был такой родной и чудесным образом волнующий, заставляющий сердце в груди сжиматься от радости и чувственной истомы. В сумраке ночных полутеней, глядя на посеребренные лунным светом очертания наших тел, я замерла, потрясенная соитием, переходящей все границы близостью, ломающей все мои защитные стены, предрассудки и страхи.
