Я чувствовала их кольца на своих пальцах. Было непривычно чувствовать их и видеть на себе, но это было напоминанием их любви. Осязаемым напоминанием. Как и ребенок, который наверняка рос в моем животе.
– Вот ты где, – сказала моя мать, выходя на крыльцо. Ее каблуки стучали по деревянным доскам. На ней был один из ее деловых костюмов, как будто она только что вышла из заседания комитета, а не из дома на ранчо в Барлоу, штат Монтана. Ее темные волосы были идеально уложены, а макияж был легким и сдержанным.
Саттон последовал за ней, но остановился у двери. Он не выглядел радостным, но он никогда таким и не был. Он, наверное, был идеальным кандидатом для того, чтобы ожидать нас с моей матерью, потому что он мог выстоять любые допросы, которые она попыталась устроить. Из всех мужчин на ранчо, именно он бы вышел из этого в целости и сохранности. Патрик и Шеймус бы уже умывались горькими слезами.
– Я здесь, – нейтрально ответила я.
Я осталась стоять на нижней ступеньке. Хотя у нее было преимущество в росте, у меня не было причин приближаться к ней. Даже чтобы мы обнялись. Да и ее секьюрити стояли по обе стороны от нее. Она казалась лишь непреступной, а не превосходящей меня, как ей бы того хотелось. Она выглядела так потому, что я позволяла ей. Больше этого не будет.
– Что за нелепый вид?
Она стояла, сложив руки перед собой, и внимательно осматривала каждый дюйм моего тела.
Я не посмотрела на свою рубашку на пуговицах, джинсовую юбку и ковбойские сапоги, которые я так полюбила.
– Уверена, ты уже познакомилась с Саттоном, – сказала я, не отвечая на ее вопрос-подколку.
Она кивнула головой в его сторону, но не оглянулась.
– Да.
– Позволь представить Джеймисона. – Я кивнула головой в его сторону, а потом на Буна. – И Буна.
Я больше ничего не сказала ей о них. Чем меньше она знает, тем лучше. И я сомневалась, что ей вообще было до этого какое-то дело.
– Как оригинально.
Как я и думала.
– О чем ты хочешь поговорить, мама? Несомненно, ты проделала весь этот путь не ради того, чтобы посмотреть на местные пейзажи.
Она поджала губы, не оценив мой сарказм.
– Ты могла хотя бы пригласить меня в дом.
– Могу ли я предложить тебе и твоей охране напитки?
– Нет, спасибо. Саттон уже позаботился о нас.
Я мысленно закатила глаза.
– Мама, ты оторвала меня от очень важного дела своим неожиданным визитом. Пожалуйста, скажи мне, для чего ты здесь.
Она сузила глаза. Я узнала этот взгляд – видела его достаточно раз. Она была недовольна отсутствием интереса к ее персоне.
– Возможно, мы можем поговорить наедине.
Тогда я вздохнула.
– Ты хочешь, чтобы я попросила моих друзей уйти, пока твоя охрана подслушивает наш разговор? Этого не будет. Мне нечего от них скрывать. Вопрос в том, есть ли тебе что скрывать?
Она развернулась на каблуках и прошла прямо мимо Саттона в дом. За ней последовали два охранника. Саттон остался на месте, и я слегка улыбнулась ему, проходя мимо. Я слышала, как сапоги Буна и Джемисона стучали по ступенькам и знала, что они шли прямо за мной.
Моя мать была в столовой – сидела во главе стола, как будто столовая была комнатой для совещаний и она была тут главной. Я осталась стоять, положив руки на высокую спинку стула на другом конце стола.
Секьюрити остались в гостиной – недалеко, на случай, если я вдруг решу перепрыгнуть через весь стол и навредить их боссу. Бун, Джеймисон и Саттон все вошли в комнату, выдвинули стулья и сели. Три больших ковбоя, готовые слушать. Их шляпы покоились на столе перед ними.
Моя мать приподняла свою бровь ниточкой и начала разговор:
– Ты сказала мне, что отказалась от предложений по работе, которые получила.
– Это правда.
– Почему?
– Я не хотела жить в Исландии.
Она подняла руку и быстро махнула ею, словно отстраняя Исландию в сторону.
– Компания в Шарлотте не показалась мне подходящей, – продолжала я.
– Но Борстар могли бы пойти на компромисс. Ты бы могла закончить свою диссертацию и получить работу. Я уверена, что они бы согласились подождать ради человека с такими способностями, как у тебя.
Она сложила свои нaмaникюpeнные руки на столе.
Я внимательно смотрела на нее, сохраняя молчание. Я задумалась. Она пересекла восемьсот миль ради чего-то важного. Чего-то важного для нее. Я не заботила ее. И ее уж точно не заботил Эйден Стил. Она хотела вычеркнуть его из своей жизни. Наверное, и меня тоже, да только вот она видела во мне какую-то пользу. Не любовь. Пользу.
Я могла о многом догадаться исходя из ее слов. Обо всем, вообще-то. Теперь это было так очевидно. Я расхохоталась, глядя на женщину, которая произвела меня на свет. Как будто мне все это время нужны были очки, и я наконец их надела. Все вдруг стало предельно ясным.
– Меня отправили в пансионат, чтобы убрать подальше из твоей жизни.
– Это неправда, – возразила она. – Тебя отправили туда, чтобы дать лучшее образование. Это привилегия, о которой другие дети не могли и мечтать.
Они не могли мечтать о жизни без любви, о детстве, которое никто бы не захотел.
– Твои деньги были потрачены не зря. Я достаточно умна, чтобы понять, что происходит.
Она молчала. Была наготове.
– Ты знала, что предложение по работе было от Борстар. Теперь мне остается лишь гадать, получила ли я работу из-за тебя или из-за своего ума.
Она лишь слегка пожала плечами, но я заметила, что ее плечи напряглись еще больше.
– Геодезист из Борстар приходил сюда пару дней назад. О чем ты договорилась с ними?
– Я понятия не имею, о чем ты говоришь, – возразила она, чуть быстрее положенного. – Я воспитывала тебя не для того, чтобы ты говорила со мной таким тоном.
– Ты не воспитывала меня. Это сделали в Академии Чепмен.
Я отступила, повернулась кругом и закусила губу.
– Ты состоишь в комитете энергетики и торговли.
– В отделе комитета по вопросам окружающей среды, если быть точным, – сказал Бун.
Все взгляды устремились на него. Он, очевидно, накопал больше информации во время своего онлайн-поиска, чем я.
– Я училась в колледже пять лет, – вела дальше я. – Тебе понадобилось как раз столько времени, чтобы обосноваться в кругах Вашингтона. И Борстар помог тебе. Сколько денег они предоставили для твоей кампании?
Моя мать резко вскочила, ее стул оцарапал пол.
– Пенелопа…
В ее тоне слышалось порицание. Гнев. И все же она сохраняла самообладание. Но была на грани.
