– Мира моя! Она моя! – Сипит он.
– Да мне насрать! Она не вещь, чтобы быть твоей! – Отвечаю так же, пытаясь сбросить его руки, надавливающие на щитовидку, хотя я сижу на нём.
– Она моя, не лезь к Мире, иначе я закажу тебя… убью тебя, – грозится он. Моя голова уже кружится, думаю, он себя чувствует так же. Не выдерживаю давления и, опасаясь отключиться, убираю руки с его шеи, ударяя по ним. Падаю на спину, но не собираюсь сдаваться. Поднимаюсь на колени, как и Оливер.
– Меня сложно напугать, идиот, Мира…
– Заткнись, – он снова делает выпад в мою сторону, но я подаюсь назад, и Оливер падает вперёд на руки.
– Я могу тебя прямо сейчас оставить калекой, придурок. Но не буду, ты и так калека в голове. Мне тебя жаль, – ядовито улыбаясь, встаю на ноги и подхожу к сумке.
– Себя пожалей, Рафаэль. Ты здесь чужой, и если я ещё раз увижу, что ты пытаешься забрать её у меня, я привлеку всех, – угрожает вновь Оливер. Но сейчас я готов смеяться, потому что он даже драться хорошо не умеет. От него несёт перегаром. Нет, конечно, у него достаточно сил, но из-за вечного пьянства он не может правильно нападать. Конченый.
– Ты увидишь и не раз, потому что я живу рядом с ней. И между нами довольно хорошие отношения. Ты удивишься, но Мире можно наставлять не только рога, но и разговаривать с ней. Попробуй, вдруг узнаешь для себя что-то новое, – осматриваю свою порванную рубашку и понимаю, что теперь мне нужно идти в дом и переодеваться.
Отвлекаясь на изучение своей одежды, я не замечаю, как парень уже стоит на ногах и несётся в мою сторону. От его удара меня заносит назад, и я ударяюсь телом о стену, как и затылком. Шишка на голове ноет, перед глазами всё темнеет, ещё не до конца прошедшее сотрясение даёт о себе знать, а ноги слабеют. Блять!
– Ты меня достал, сучоныш, – рычит Оливер, хватая меня за рубашку и снова ударяя о стену.
– Не думай о моей невесте. Теперь ты понял, что я не шучу. Мне насрать, как я выгляжу в твоих глазах. Мне на тебя насрать. Тебе не поможет твой папочка, здесь я устанавливаю правила. И первое – отвалить от Миры. Второе – не появляться мне на глаза. Третье – подумать о себе и о своей жизни. Ты почитай историю нашего университета, и тоже узнаешь много нового, особенно о наказаниях и смертях, – он продолжает шипеть в моё лицо.
– Хватит угрожать мне… тупой придурок, ты никогда не станешь тем, кто будет её достоин, – шепчу я и, сглатывая горький комок тошноты, моргаю, чтобы чётче увидеть парня с красными от злости глазами.
– Мне и на это насрать. Мне насрать на её чувства, важнее, мои. А я её люблю, от своего не откажусь, ясно тебе? Она мой выгодный куш, и я сорвал его. Я её первый и единственный. Всегда буду таким, а ты игрушка, развлечение для наших девочек, – придавливая меня к стене, гадко улыбается. И это вновь поднимает внутри волну желания жестокой расправы.
– Насилие и принуждение никогда не называли любовью. А ты только на это и способен. Мне тоже насрать на тебя и на твоих придурков, Мира никогда не будет твоей. Если не я, то кто-то другой заберёт её у тебя. Ведь она богата и красива, а вот ты… урод. Отец найдёт ей более подходящую кандидатуру, чем ты. Это лишь период, а дальше… дальше ты будешь выброшен на улицу, потому что она найдёт кого-то лучше тебя. Не унижайся…
– Мудак, блять, – он резко отпускает меня и ударяет кулаком по животу, отчего я сгибаюсь, затем снова и снова, пока меня практически не начинает рвать. Я бы и хотел ответить ему, да не могу. Всё сосредоточено на боли, пронзающей тело, и на ребре, которое тоже ноет и дерёт изнутри.
– Оливер! – Испуганный крик проникает в моё мутное сознание. Падаю на колени, откашливаясь, и слышу сквозь бурлящее давление в ушах быстрые шаги.
– Иди отсюда, детка. Я разговариваю, – зло произносит Оливер.
– Для разговора достаточно слов, а не кулаков. Ты рехнулся? Ты, вообще, обалдел устраивать ему тёмную? Он занимается со мной, идиот! Занимается, чтобы я сдала зачёты и экзамены!
– Всё нормально, – поднимаю руку, приходя понемногу в себя и испытывая жуткий стыд за то, что Мира увидела мою слабость и невозможность защитить её, медленно поднимаюсь на ноги.
– А ты закрой рот, – яростно шипит она.
– Тебе мало проблем, Оливер? Что, чёрт возьми, с тобой такое? – Взвизгивает она и толкает парня, часто дышащего, как бык.
– И чем же он занимается с тобой? Преподаёт уроки минета? Или помогает с выбором смазки?! Он пристаёт к тебе, а я ненавижу, когда трогают моё. И ты сюда прибежала, чтобы снова спасти его? Сначала запрещаешь трогать его, ссылаясь на близкие и тесные отношения ваших семей, потом даже не подходишь к нам, а садишься с ним. Теперь ты здесь, снова спасаешь этого ублюдка от наказания, предписанного правилами. Что с тобой такое? Решила наставить мне рога, сука? Не выйдет! – Орёт он. Ну всё, с меня уже просто достаточно. Ладно я, но Мира, бледнеющая и отшатывающаяся от Оливера, срывает все мои страхи. Рыча, прыгаю на парня, не ожидающего этого, и заваливаю его на бок. Мы снова падаем на пол. Только в этот раз я быстро встаю и пинаю его в живот.
– Рафаэль, хватит! – Кричит Мира, хватая меня за руку.
– Только оскорби её ещё раз! Это ты сука, которую все уже поимели! – Вырываюсь из рук Миры, лупя его ногами. Стонет, пытается отползти, но такого я не снесу.
– Хватит… боже, хватит! Пожалуйста, хватит! – Мира опускается на колени перед парнем, и я останавливаю ногу в нескольких миллиметрах от неё. Всё внутри опускается, когда я вижу её распахнутые от ужаса глаза. Она защищает собой его. Его, мать его! Этого ублюдка она защищает своим телом!
Это сильнее, чем её пощёчина. Это настолько неприятно и больно, что я отшатываюсь от них и двигаюсь спиной, пока не упираюсь в стену. Она бросилась на его защиту. На его! Не на мою! На его, этого подонка, который её обзывает и даже не ценит! Почему? За что она так со мной?
– Оли, ты как? Оливер? – Мира наклоняется к парню, стонущему от боли. Он делает это специально, чтобы она была его, чтобы показать мне, кого Мира всегда выберет открыто.
– Детка, прости меня… я обезумел… я… прости меня, любимая, прости… я был обижен, и я решил… прости меня, – скулит он, поднимаясь и обхватывая её хрупкое тело.
– Всё нормально. Всё хорошо, только больше не делай так. Ты пугаешь меня, это всё… тебя накажут, Оли. Накажут, – Мира нежно гладит его лицо, а он даже пускает слезу, утыкаясь в её плечо.
Меня сейчас вырвет. Она легко забывает обо мне и о том, что я за всем наблюдаю. Она даже уже не помнит, что я стою здесь и чувствую себя так, словно облит дерьмом. Грудь сдавливает, но не от ударов, а от боли, моральной боли, из-за того, что Мира так себя повела, когда я заступился за неё. Она… она… кинула меня, предала меня и позволяет Оливеру продолжать лапать её.
Не могу больше!
Хватаю сумку и быстрым шагом иду по коридору, оставляя эту отвратительную сцену за спиной. Я не могу прийти в себя. Я в шоке, настолько глубоком, что ничего не слышу вокруг себя. Меня не волнует, что кто-то фотографирует меня, кто-то пытается спросить, чем мне помочь, кто-то перекрывает мне путь, но я с силой толкаю его и рычу, чтобы не трогали, и иду дальше. Кажется, что пустота с новой силой сгущается в моей груди, пока голова трещит от боли. Нет, дело даже не в том, что Мира пришла, и ей кто-то сообщил о нашей стычке, и она влезла в неё. Нет… нет, она закрыла его собой и простила. Простила, мать её! Легко простила за всё, что он с ней делает, когда ещё полчаса назад сидела напротив меня в столовой и думала обо мне. Разве такое бывает? Нет, и я ревную. Возможно, мои обида и желание орать и крушить всё вокруг, продиктованы именно этим чувством, но и мне больно. Очень больно в сердце, я не думал, что будет всё настолько сложно. Я стал для всех мишенью, они нацелены на меня, но она была моей. Остальное меня не волнует, даже драка не заботит, а это не последняя, я уверен. До сих пор вижу, как Мира обнимает Оливера, а он специально выставляет себя жертвой. В моём мире я бы схватил нож и убил бы его без зазрения совести, иначе бы не выжил. А здесь… нельзя, у меня связаны и руки, и ноги. Эта жизнь меня скрутила, и сейчас я хочу обратно в свой грязный мир, на улицу. Туда, где я имел свои права и знал правила, где у меня была власть, когда меня лишили её в этом месте, как и силы бороться. Клетка. Золотая клетка, в которой всё лишь умирает.
