* * *
Просыпайся, сын.
Когда Кай поднял со стола тяжелую, налитую похмельем голову, во дворе уже кричали, хрипели и умирали его люди.
Последнее, что он помнил — как держал за ворот недовольного Чуму и признавался тому в любви, как девке.
Потом похоже дотащился до комнаты, где поселил найлов, уже в полном беспамятстве, и уснул, не дойдя до кровати и не сняв сапог.
Сны ему снились скверные.
Посвист поземки, скрип выдираемых из земли морозом корней и огромные белые звери, скользящие в темноте, как зимние мороки.
Кай огляделся, потер глаза. Найлов нет, ставни распахнуты настежь, в окно задувает.
Не так уж и холодно. Во сне ему чудилось, что пробирает до костей.
Выкрики, звон железа, гортанная речь, которой он уже не слышал целую вечность. Язык южного побережья.
Низкое, яростное рычание.
Просыпайся, сын.
Сквозь дурнотную тяжесть толчками пробивалась знакомая жажда.
Пробуждение было столь внезапным, что Кай не успел поймать за хвост самого себя, и шиммелева ярость схватила его, как хватают зверя железные клыки капкана.
Сквозь толстый камень стен он видел, как падают и гаснут золотистые оболочки людских тел, как мечутся по двору четвероногие зубастые твари, слышал, как свищет и лязгает железо. Пружина ветра над центральной башней свилась так туго, что у него заломило зубы.
Не помня себя, он шагнул и оказался у двери в главную залу, как-то миновав крутой лестничный виток.
Дверь была заперта. Накрепко.
Кай зарычал и ударился плечом о дубовые, прошитые поперек железом доски.
Дверь дрогнула, но устояла.
В зале слышались громкие, спокойные голоса.
За стеной взлаяла и заскулила собака.
— Стрелы поднесите.
Лайго Экель.
Кай переглотнул, привалился к двери.
— Лайго, — позвал он, стараясь совладать с непослушной глоткой, откуда рвался звериный рык пополам с поскуливанием.
— Лайго…
Получилось почти ласково.
Он прижался щекой к выглаженным временем доскам, повозил лицом, словно пытаясь стереть злобный оскал.
— Лайго, почему ты запер меня?
Золотое сияние за дверью приблизилось. Ровный, чуть пульсирующий свет.
— Мой лорд.
— Лайго, выпусти меня, Лайго…
— Нет.
Треснула длинная щепка, отломившаяся от двери.
— Лайго…лучше открой.
Только открой…
— Я не могу тебя выпустить, мы заложили вход в башню и отстреливаемся. Если открою дверь, ты своих порубишь, — долгое молчание. — Мой лорд.
— Убью.
— Как тебе будет угодно. Но после того, как мы отобьемся.
Найл отошел от двери. Такого не уговоришь.
Кай, пошатываясь от подступившей ненависти, побрел вверх по лестнице.
Если я не выберусь отсюда, шиммелева сила разорвет меня на куски.
Проклятье.
Недолго думая, он вернулся в комнату, выглянул в окно. Верхняя губа дернулась, обнажая зубы.
Двор, еще вечером чистый и присыпанный снегом, был истоптан, взрыт до серого камня, обильно полит кровью. Серое и бурое тряпье его людей смешалось с сине-белым.
Хинеты, пешие.
С ними полсотни псов.
Скорее всего, пробрались через калитку в южной башне, пока все валялись пьяные. Кто им открыл…
С нижних этажей, с галереи, донесся женский крик.
Кай зарычал в ответ.
* * *
Бегать по болоту — смерть торопить, но осторожничать невмоготу уже. Так Котю не трясло, даже когда она провалилась под лед ранней весной, и четыре мили бежала по лесу в мокрой насквозь одежде.
Сейчас одежда была всего лишь отсыревшая, но и миль оказалось не четыре, да и быстрый, по возможности, шаг бегом не назовешь. И небо на восходе посерело только-только. У Коти болело в груди и под ложечкой, пот заливал глаза, и трясло ее так, что зубы клацали. Радо громко сопел за спиной, от него валил пар.
Чуд с бусами начертил в грязи стрелку точнехонько на Полночь и трижды перечеркнул ее — «Зцемля!» Две гривки они с Радо уже перевалили, третья смутно чернела впереди.
* * *
Сорвать ставни было несложно. Кай высунулся по пояс, пренебрегая осторожностью. Прикрытые кольчужными попонками псы безжалостно рвали его людей. На глазах одна из белых тварей перемахнула через телегу, груженную известняком, которой найлы ночью укрепили осыпь. Перепрыгнула с легкостью и тут же кинулась на бородача в коричневом кожушке. Тот упал, с тошнотворным стуком ударившись затылком о камни. Пес молча вцепился в толстый ворот, но тут же оставил мертвеца, поднял голову.
Черная найлская стрела клюнула его под лопатку.
В коридоре послышались шаркающие шаги. Чума спускался со своего насеста.
Опомнился Кай уже с внешней стороны стены, на выступающем углу каменного четверика, на котором стояло круглое тело башни. Высота и скользкие камни не помешали ему.
Это была…ерунда.
— Вентиска!
Чума высунулся в окно, выглядывал его.
— Вернись, чертово семя! Вернись! Ты же, сука, поклялся! Не лезь туда!
Старик поперхнулся собственным криком и закашлялся, сорвав глотку.
Кай с легкостью прошел по каменному карнизу, спрыгнул на крышу часовни, под ногами загудела черепица.
Присел, скрытый выступом колокольни, кинул еще один взгляд на месиво людских и звериных тел внизу.
Хрип, бульканье, полное злобы, сухой стук стрел.
Он то и дело смаргивал, пытаясь отогнать жаркое марево.
Просыпайся, сын. Я…люблю тебя.
Пружина ветра хлестнула, разворачиваясь.
Кай взвыл от боли, потом зажмурился.
Снег повалил разом, с четырех сторон. Человек бы ослеп.
Кай рассмеялся, вытащил меч и спрыгнул вниз, в густую толпу, вяло ворочащуюся в снежном месиве. Туда, где призывно сияла золотым и алым скорлупа человечьих тел.
Глаза он так и не открыл.
Глава 32
Когда-то здесь была деревня. Теперь хилые деревца торчали из перекошенных, съехавших в болото срубов. Заплетенные ежевикой осклизлые бревна загромождали дорогу. Снег присыпал ямы и колдобины, пройти, не переломав ног, невозможно. Как называлась деревня, и кто тут жил, Котя не знала. Даже отец с дядей Зареном никогда об этом месте не рассказывали.
