Мары болотные, лежу здесь, как девка с задранным подолом… Надо встать, что ли… Неплохо будет, если мои люди найдут своего лорда в таком виде…
Губы разъезжались.
Паутина на потолке свисала клочьями. Ее шевелил сквозняк.
Вот она ходит там по коридору, его хорошая, и ей нужно то и се, пятое и десятое. Лаэ наверное с ног сбился.
Требовательная она очень, его хорошая.
Она хочет, чтобы огонь горел в очаге, и варился суп, и чтобы простыни были чистыми.
Он разрушает.
Она возводит.
К чему это…
В спину упиралось что-то твердое, кололось. Должно быть, смятая корзина. Пересохшие ивовые прутья разломились и торчали, как иглы.
Далеко-далеко слышался голос, тихо, на грани сознания, ускользая, как шепот.
Кай узнал его, напрягая слух.
Ветер… свистит ветер, проникая в узкие бойницы на вершине башни. Сыплет и сыплет сухую снежную крупу.
Хлопает ткань.
Темно.
Голос цедит слова по капле, как лекарство в стакан.
Ему отвечает молчание ночи и холодный голос ветра, пробирающий до костей.
И…кто-то еще стоит там наверху. Бесформенная расплывшаяся тень, прореха во тьме.
Отец.
— Повремени, наешься еще, — просипел первый голос.
Кашель, жуткий, надсадный, знакомый с прошлой зимы. Длинный хрип, склеивающий легкие.
— Не время… лить кровь, не думая. Скоро… остановятся реки, и ты станешь бессилен. Тогда крепость возьмут, а мальчишку увезут на муки. Дай нам время. Потом… на улицах Тесоры, натешишься… вдосталь. Я обещаю.
Молчание. Рвется и полощется черная ткань.
— Ты же был когда-то рыцарем. Для нас важны эти… переговоры. Важен пленник. Подумай о сыне. Казнят его, и ты… ничего не сможешь сделать… — сиплый кашель. — Когда ляжет лед…
Я сплю, подумал Кай и попытался сжать руку в кулак.
Пальцы не сгибались.
В запястья вгрызлось железо.
Я сплю.
Ломило ладони, плечи, ребра и под вздохом — ни глотка воздуха не схватить.
Занозистые доски пола тошнотно затряслись, норовя разъехаться и выронить его в пустоту. Кай рванулся, лязгнули цепи, больно вывернуло руки.
Стук…
Снова спиной и головой о горбатые доски.
Скрииип. Скрииип.
Вертится колесо.
Колеса.
Кричит и завывает толпа на площади.
В многоголосый рев просачиваются каплями слова того, кто стоит сейчас на вершине башни.
О чем… они там беседуют. Старый филин и темнота за оборачивающимся по кругу краем башни.
Тень во тьме, повторяющая все изгибы развевающегося на ветру штандарта, то и дело меняет очертания, плывет. Но ее присутствие невоможно не ощутить.
Она там, наверху. Неутолимая жажда, нацеленная, как стрела. Жажда, которая с равным согласием впитает золотую и алую кровь.
Кровь своих и чужих, ребенка, лошади, рыцаря, возьмет крошечную жизнь лесной птицы. Кай знал это.
Сила, подобная урагану, собиралась вокруг башенного парапета, свиваясь в тугую пружину.
Разум, холодный и бесстрастный, пытается сдержать ее, заговаривая наполненную снежными хлопьями полночь.
И в самом ее сердце соткался безмолвный ответ.
— Лед…уже…никогда… не ляжет.
Радостные крики толпы. Зычный голос глашатая. Вой ветра. Скрежет железа.
Я не хочуууу!
Кай снова дернулся, закоченев от страха. Рука освободилась, схватила что-то живое, теплое.
— Вентиска, эй! Эй! Ты чего…
Напуганное лицо Занозы чуть расплывалось в сумраке.
Кай тяжело задышал, разжал пальцы.
Разбойник опасливо отошел, растирая запястье.
— Что? — выговорил наконец Кай, пытаясь унять острую боль где-то под ребрами — словно крюк воткнули. — Чего ты тут забыл?
— Дак утро уже… твое лордское высочество…ищем-ищем, с ног сбились, а ты тут…
— На черта я вам сдался? — Кай подтянул ноги и попытался встать. Все тело затекло, не гнулось и болело — словно сапогами пинали. — За каким траханым дьяволом я тебе понадобился, а?
— Так… — Заноза выглядел встревоженным. — Вроде как посольство приехало. Про пленного лорда говорить желают.
* * *
Сводчатая комната внутри крепостного барбакана была тесной, как крысиная нора. В пробитые в толстенных стенах бойницы задувало холодом.
Соледаго неподвижно сидел на грубо сработанном табурете и ждал.
Ждали королевские рыцари.
Тальен по правую руку, Дорран — по левую, подпирая макушкой низкий свод, сработанный из известкового камня.
Соледаго согласился на переговоры скрепя сердце, хотя понимал, что надо атаковать немедленно и потом будь, что будет.
Атаковать. Выжечь это нечестивое гнездо дотла.
Большая часть войска стояла под стенами Верети, две осадные башни собраны из перевезенных через брод деревянных щитов.
Месса отслужена.
Мертвые отпеты.
Остался лорд Гертран — раненый, но живой, по крайней мере, пока.
Мэлвир ждал, спокойно и собрано, все еще ощущая на губах вкус вина причастия.
Есть ситуации, когда приходится выступать самому, никто не заменит.
Кто он, человек, два раза застигший его врасплох, убивший стольких его людей? Чудовище? Талантливый военачальник? Нечисть из трясины?
На лестнице послышались голоса.
Тальен чуть двинул рукой, опуская ее на оголовье меча. Дорран отбросил плащ, открывая ножны. Мэлвир не пошевелился.
Низкая дверь со скрипом приоткрылась, и в тесную комнату шагнул мальчишка.
Разряженный в золото и бархат, в подбитом дорогим мехом плаще.
Смазливый сопляк с гладкими щеками и подбородком, с волосами, длинными, как у девушки, спутанными в косицы.
Вслед за ним вошли двое черных, как сажа, найлов и молча встали у двери.
В руках мальчишка сжимал кусок холщовой тряпки, знак мирных намерений. Он подошел к столу, на котором мерцал масляный фонарь, швырнул тряпку на столешницу и вдруг белозубо улыбнулся.
Чуть только не подмигнул.
Мэлвир смотрел, не веря глазам.
Потом заставил себя кивнуть в ответ.
— Привет… братец, — сказал мальчишка и все-таки подмигнул.
Мэлвир отшатнулся, словно бы на него зашипела змея.
