Толпа испуганно загудела. Факелы на стенах дернулись, как от сквозняка.
Кай прижал рукой место, где полагалось быть сердцу. Оно что-то не торопилось стучать.
Эти двое что-то знают. Они должны выжить и рассказать ему.
Чувствуя, как знакомо плывет сознание, он шагнул вперед. Пространство расширилось, голоса слышались, будто в тумане, далеко, но резко.
В толпе испуганно ахнули. Рыцарь насторожился, положил руку на меч.
— Что, забоялся! — торжествующе заключил Кукша и истерически захохотал. — Шиммелева милость всем известна — холодное железо! Повесишь нас, как бы он под ваши ворота не пришел, с удальцами лесными!
Рыцарь не слушал, он оглядывал толпу, в которой началось шевеление и послышались выкрики. Взгляд его несколько раз скользнул по Каю, не задерживаясь. Мужики начали пробираться к выходу, хватаясь за бороды и щеки.
Кай отлично понимал что происходит. Это страшно, когда гаснет огонь, дыхание начинает превращаться в пар, леденеют губы, в жарко натопленной комнате хватает за пальцы мороз…
Когда кровь стынет в жилах.
Под ребрами стукнуло, раз, другой.
Бегите, подумал он. Бегите, поднимайте панику, вышибите косяк.
Теряйте разум от ужаса.
Чем сильнее вы боитесь, тем проще мне.
Он чувствовал, как волны людского ужаса сладко толкают его в грудь, заставляя откликнуться и забиться сердце. Люди, ломившиеся на улицу, обтекали его, как вода обтекает камень — словно не замечая.
Вы еще будете проливать кровь ради меня.
Он сделал еще шаг. Погас последний факел. Щелкнул пузырь в окне, прорвался клочьями.
Народ кинулся к выходу, толкаясь и пробиваясь вперед.
Кукша, выпучив глаза и оскалив зубы, выкрикивал что-то о демонах, мести и колдовстве. Но кавенова посланца было просто так не испугать.
— А ну прекрати свое колдовство, парень! — рявкнул он, мгновенно осипнув от холода. Похоже, он подумал, что непотребство творится из-за Кукши.
У Кая мягко стучало в висках, будто от вина. Губы горели.
Связанный парень голосил, Заноза озирался, соображая. Страха в его глазах не было.
Шаг, еще один, словно против течения.
Меч рыцаря мелькнул в полумраке. Кукша захлебнулся криком и рухнул лицом вниз.
— Вытаскивайте второго, — махнул капитан своим спутникам. — Повесим его к черту, и дело с концом. Потом лорд священника пришлет. Ррразвели тут нечисть полуночную…
Кая словно в прорубь швырнули. Кожу обожгло. Мир качнулся и поплыл, накреняясь колесом.
Текущая по истоптанным половицам кровь впитывается в щели, мешается с серой пылью…
Кто-то страшный, с темными провалами глаз и пергаментной кожей заворочался на дне разума, поднял голову…
Свело губы, перехватило дыхание.
Я умираю.
Кувшин на столе взорвался, как стручок спрыг-травы. Осколки брызнули в стороны, рыцарь выронил меч и схватился за лицо. Из-под пальцев потекли темные струйки.
Кай наконец смог вздохнуть.
Остатки толпы вынесло прочь из дома. Заноза кинулся за остальными, не обращая внимания на связанные руки. Ноги у него оставались свободны.
Резануть по пеньковым путам ножом — дело недолгое. Когда Кай сцапал беглеца за рукав и потащил к кавеновым лошадям, никто не осмелился им помешать.
Рыцарская лошадь, на которую в спешке запрыгнул Кай, оказалась серая, как пепел. Такую масть называют седой или сивой.
Глава 16
— Нету, нету простыней, сэн Соледаго! — кастелян, отвечавший за обоз, испуганно развел руками. — Эта женщина! Она просто сумасшедшая!
— Что за женщина? — голос Мэлвира сделался опасно тихим. День выдался не из легких. — Мастер Нито, я не понимаю, почему я не могу поспать в чистой постели? Вы думаете, что в военном походе можно на это наплевать? Война — дело рыцарей и солдат, а ваше — поддерживать в чистоте и порядке вверенные вам вещи.
Кастелян потупился и молчал, боясь перечить разгневанному рыцарю.
— Посылая слугу, я рассчитывал получить извинения и простыни, именно в таком порядке, а вместо этого, мастер Нито, я вижу вас лично и выслушиваю чушь про сумасшедших женщин. Где. Мои. Простыни.
— Так пришла эта лекарка и забрала, — пробормотал мастер Нито. — Сказала, что все чистое полотно требуется в лазарет. И простыни ваши прихватила. А меня в ухо стукнула и нечестивыми словами обругала…
Ухо несчастного и впрямь багровело, как свекла.
— Ах, вот как…
Мэлвир нахмурился.
— Можете идти, мастер Нито. Я сам разберусь.
Кастелян ушел, оглядываясь и причитая себе под нос.
Мэлвир молчал, бездумно раскручивая кусок фитиля для светильника. Раздергал пеньку, завязал узел, другой… Потом опомнился, отложил, потер туго забинтованное запястье.
Делать нечего. Может оставленный в живых разбойник и наболтал напраслины, но расспросить надо. Не звать же ее сюда…
Походный лазарет устроили в доме для собраний, выперев оттуда деревенских старейшин. Королевская армия влилась в Белые Котлы, как вода в мелкий сосуд, расплескавшись и заполнив его до краев.
Почти во всех домах расположились рыцари с оруженосцами и прислугой, потеснили напуганных крестьян. Некоторые, и Соледаго в том числе, предпочли холодные шатры вшивым избам.
Около лазарета суетились местные женщины, тащили пухлые свертки, тазы, кувшины. При виде представительного господина в белом плаще они, как по команде, замерли, захлопнули рты и уставились перед собой.
Самая младшая, светловолосая, разрумянившаяся от холода девица, хихикнула и жеманно присела, опустив ресницы. Ее соседка, высокая и тощая, как щепка, толкнула подругу локтем.
Мэлвир рассеянно кивнул и отворил дверь, сразу ухнув в привычное и ненавистное болото госпиталя.
Вязкий жаркий воздух, стоны, заляпанные темным повязки, чад светильников…
Едкий аромат снадобий и арварановки не мог заглушить запаха болезни и мучений.
Соледаго, осторожно ступая меж разложенными прямо на полу тюфяками, прошел вперед, высматривая лекарку.
Она недовольно выговаривала двум замотанным вильдонитским монашкам.
— Вы почему грязь развели? — тихо, но зло шипела Ласточка, без всякой жалости глядя на бледных от усталости парней. — На прогулку приехали, или войску помогать? Думаете, раз мастер Родер весь день резал, да зашивал и теперь с ног свалился, можно лоботрясничать? Мне ваши страхи до звезд небесных, вы банки с лекарствами закрывать извольте! Что, войны не видели? В штаны наложили? Война — дело рыцарей, да солдат, они пусть и думают. А ваше дело — известно какое…
