В небе наконец грохнуло. Мелькнула зарница и снова, уже без задержки, — тягучий скрежещущий гром столкнувшихся над головой составов. Вздрогнул воздух, трепыхнулось и перевернулось в груди сердце. Рамиро нажал на тормоз и некоторое время кашлял, держась за грудь.
У них тогда с собой было всех лекарств — йод, марганцовка и пенициллин. Рамиро понятия не имел, как действуют на дролери человеческие медикаменты, и больше всего боялся, что навредит лечением. Но ядом оказался не пенициллин, а стальная игла, по всем правилам прокипяченная и обтертая крепкой арварановкой. День, до этого бредивший и метавшийся в жару, вскрикнул, выгнулся дугой и отключился на двое суток.
За эти двое суток Рамиро изрисовал с обеих сторон все пергаменты, снятые с мин-бутылочек. Портретами умирающего дролери, ага. На выставке Академии, посвященной Победе, над ними обрыдались десятки юных барышень.
Рамиро тряхнул головой, шмыгнул носом, в гортань протекла теплая, отдающая железом жидкость.
Пошарил на соседнем сиденье, добыл четвертинку и выглотал остатки. Похлопал себя по карманам, чертыхнулся, порылся в бардачке, нашел запасенные полпачки.
Затянулся.
В башке прояснело, сердце больше не кувыркалось.
Что за дрянь… Старею, что ли. Отступали из Аганы, так с простреленным плечом трое суток топал при полной выкладке. А тут от пары царапин глюки и тахикардия. И едем мы бодро, ничего не скажешь. Школьник с двойкой быстрее домой идет.
Мимо, визжа покрышками, шарахаясь из стороны в сторону, на огромной скорости пронеслась «орка». На крыше у нее болтался и парусил полуоторвавшийся груз. Рамиро даже разглядел хлопающие перепонки, лезвия когтей и мотающийся по капоту ворох не то хвостов, не то щупалец. Впереди громыхнуло, улица осветилась ярчайшей вспышкой, в ближайшем доме повылетали стекла на первом этаже. Рамирову «фризу» залепило сорванными листьями и хлопьями вездесущего пуха.
Нет, все-таки надо медленно и осторожно.
Чертов пух горел прямо в воздухе, огненные кольца раз за разом разбегались от факела, в который превратилась сумасшедшая «орка». Ревело пламя, и где-то за стенами, за дворами, на соседних улицах откликалось эхо длящегося рева. Или это в башке гудело?
Рамиро свернул в переулки и выехал на Старостержское шоссе. Мигалка над поворотом не работала, на проезжей части лежали сорванные провода, Рамиро их аккуратно объехал. На фонарных столбах и иллюминации висело какое-то черное тряпье — флаги, что ли, ветром завернуло? На встречной полосе стояла брошенная «синичка» с распахнутыми дверцами. Тряпье валялось вокруг и дальше на асфальте.
Сорванный флаг снялся с проводов и повлекся по воздуху, шаркая краем по разделительной полосе, снижаясь, но не падая. Там, где он пролетал, зеленоватый тополиный кисель завивался воронками.
За спиной протяжно застонал Ньет.
Рамиро вздохнул, с сожалением посмотрел на горлышки бутылок с десертным, сжал зубы и сбавил скорость — на тот случай, если фонарные столбы вдруг начнут перебегать дорогу.
Но столбы стояли смирно, правда, кое-где они кривились и провисали проводами, кое-где слепли, а по сторонам и выше, за аурой тусклого света, сомкнувшегося над дорогой, ощущалось шевеление и рывки. Гул плыл по асфальту, как разлитое машинное масло, «фриза» трудно слушалась. Стрелки на приборах показывали бог весть что, и Рамиро перестал обращать на них внимание.
Белорытский мост открывал пространство неба, полного клубящейся мути и просверков молний. Тот берег был темен и далек, светящийся червячок шоссе терялся в поднимающемся с канала тумане. Сотрясение тверди небесной и тверди земной настигло как раз на середине моста, Рамиро привычно вдавил тормоз.
Сердце опять закувыркалось, Рамиро лег на руль и терпеливо переждал приступ. Снаружи оглушительно шипело и свистело, будто сотни паровых котлов стравливали пар. Сквозь свист было слышно, как мычит и возится Ньет.
— Сейчас, парень, сейчас. — Рамиро сглотнул кровь. Отпустило заложенные уши. — Потерпи немного, скоро приедем.
По каналу меж низких берегов могучими струями валил пар. Поднимался, как кипящее молоко, переполнял русло, вытеснял зеленоватую сыворотку воздуха. Белый поток сравнялся с полотном моста и полился по разлинованному асфальту. «Фриза» двинулась по крылья, потом по окна в плотной, как пастила, пене.
Воздух снаружи почему-то пах горелым.
За мостом ехать оказалось легче. «Фриза» слушалась, руль поворачивался куда требовалось, приборы перестали дурить. Или в это в мозгах просвет произошел.
Рамиро выдохнул и осторожно прибавил скорость.
* * *
Море кипело. Небо рвалось клочьями, и оглушительный рев перегруженных моторов слышался со всех сторон — и с неба. «Дозорный» содрогнулся, тварь, клубящаяся на горизонте — снова взвыла. Волна небывалой высоты поставила корабль почти вертикально, потом он качнулся, пошел носом вниз. Палуба превратилась в скользкую горку. Полетели плохо принайтованные бочки.
— Заклинило!
— Да, к черту. Новомодные штучки. Но разок жахнули как следует!
— Продолжайте основным!
Из-за надрывного грохота дизелей приходилось орать. Если моторы сейчас откажут, кораблю конец. Команду «Астеля» даже подобрать не удалось.
Гваль обшлагом утер струившуюся по подбородку кровь, утвердился покрепче и прилип к биноклю. Китель под мышкой лопнул, оказывается. Спина тупо ныла: саданулся.
Король на «Авалакхе»… вот они, держатся пока. У авианосца снесена боковая часть палубы, словно ребенок у игрушки отломил, балуясь, и повреждена надстройка; выглядит чудовищно. «Герцог Лаэрт» отошел, успешно маневрирует и беспрерывно ведет огонь из носовых орудий. Дракону — или кто это — не нравится. Малых кораблей не видно ни одного. «Орка» должна была сбросить глубинные бомбы, но где она… Эскадрилья вся в воздухе — а толку? Проще горохом обстреливать.
— Испытания нового комплекса прошли успешно, — проорал капитан Юго. — Можем теперь по праву носить звание ракетного крейсера! А я думал, нам конец!
— Что было в начинке?
«Дозорный» стало плавно заваливать на другой бок, пришлось цепляться. Выли турбины.
— Черт знает! Какая-то пакостная альфарская пакость! Их же только перед отплытием приделали. Я еще ругался, что носовую раскурочили.
— Как эта штука дернулась, когда провели пуск, — Гваль отнял от глаз бинокль. — На минуту я подумал, что нас же и подорвет.
Вой, исторгаемый чудовищной глоткой, достиг предела. Гваль открыл рот и несколько раз сглотнул, опасаясь за перепонки.
— Не по нраву ему сумеречная начинка.
— Ага, они нас сюда и загнали.
— Здоровый какой…
Истребитель Его Высочества сэна Алисана, легко опознаваемый по серебряным полосам на крыльях, пролетел над ними, отчаянно стрекоча пропеллером. За ним устремилась одна из потрепанных пятерок.
