С рукава капало. Из распахнутой входной двери шел сквозняк. Если бы у Рамиро в мастерской были занавески, они бы вздулись сейчас парусами.
Глава 11
— Это драконидская отопительная система, — шепотом сказал мальчишка. — Замок потом сверху построили, а первый этаж и подвалы везде старые, им больше тыщи лет уже…
Пространство, в которое они протиснулись, было низким, не более двух локтей в высоту. Приходилось ползти на животе. Темное, сырое, в воздухе висит запах каменной крошки, затхлости и пыли. Никаких перегородок, во все стороны идут ряды прямоугольных опор; он вытянул руку и пощупал: кирпич, неровные, схваченные цементом швы, ноздреватая поверхность немыслимо древней глины…
Давно пора заложить все диким камнем, сказал Лусеро Нурран. Они стояли втроем на крепостной стене, и по бухте Ла Бока шли когги с полосатыми парусами, ветер рвал синие вымпелы на мачтах. Дрожь пробирает, когда думаю об этих переходах, — там, внизу. Эхо в подвалах такое гулкое… украдут еще нашего принца.
Какой я теперь принц, ответил он. Так… название одно.
А Альба рассмеялся, обнял его за плечи и обругал Нуррана трусишкой. Пора ехать в Катандерану, мое прекрасное Высочество, сорвем тебе звезду с неба. Если будет на то твоя воля.
Чаячьими голосами пел ветер, и пальцы Альбы подрагивали, как дрожат когти кречета, готового упасть на добычу.
Ехать — так ехать, что же, а подвалы мы оставим мертвецам и привидениям, улыбнулся Лус, который никогда не был трусом, и не был предателем, а просто был сыном своего отца.
И тогда когти кречета сжались. И швырнули его в огонь.
— Сэньо… добрый сэньо… С вами все в порядке?
Он с всхрипом продышался сквозь стиснувший горло спазм, поднял голову и некоторое время позорно утирался рукавом. Сердце колотилось, болела содранная о камень пола щека.
— Да… все. Я в порядке. В порядке, — твердо повторил он, не видя ничего из-за радужных кругов перед глазами. — У тебя должен быть… источник освещения.
— Фонарик.
— Пускай фонарик.
Послышался щелчок, и слабый лучик выхватил все те же бесконечные ряды кирпичных столбов и низкий серый потолок.
Это я мертвец. Это я привидение. Это меня давно надо упрятать в могилу, потому что я почти уже не помню ваших лиц. Я все забыл. Мне восемьсот лет.
— Чего ждешь, поползли, — сказал он злым хриплым шепотом.
— Я… я не знаю… куда.
Мальчишка тяжело дышал рядом, у него, похоже, поднималась температура. Из-под повязки сочился слабый запах крови, мучительно раздражая ноздри.
Не думать об этом. Думать о рейне. Ей сейчас худо… хуже всех.
Боль, страх, отчаяние, тоска…
Каждый полуночный чует человеческое страдание, как оса — потекший от спелости фрукт.
Как… как стервятник чует падаль.
Он передернулся от отвращения к самому себе, потом перевернулся на спину и уставился в темноту.
— Сэньо…
— Тише. Подожди, пожалуйста.
Серый тяжелый камень. Дерево перекрытий. Драконидский бетон. Люди, полный замок людей; живая, теплая плоть…
Мальчишка лежал тихо, стараясь не шевелиться, но в груди у него похрипывало. Ему было жутко и тоскливо — это сбивало.
Он закрыл глаза.
Люди, люди повсюду, ждут чего-то, опасаются; их страх сочится сквозь стены.
Асерли, наверное, блаженствовал бы тут.
Будь ты проклят, Асерли.
Будь проклята Полночь.
Он ждал, чутко всматриваясь в каждую тень, проходящую над ними.
Я погиб под Маргерией, сказал Лусеро Нурран. Мое тело не смогли опознать и погребли в общей могиле. А где был ты?
Я погиб в Большом Крыле во время осады, сказал Итан Авероха. Мы держались до последнего. Крепость взяли предательством. А где был ты?
Я год провел в темнице, в цепях, сказал Сакрэ Альба. А потом жил еще очень долго. И счастливо. Я забыл тебя. Мне все равно, где ты был.
Я умер, сказал отец.
Я умерла, сказала Летта.
Нас не воскресить никакими постановками, никакими спектаклями. Самый лучший режиссер не поможет.
Резь в груди стала непереносимой, нож дергался под ребрами, как живой; он попытался вдохнуть, — не смог, выгнулся, снова захрипел, царапая пальцами пол. Потом вдруг почуял боль сильнее своей, отчаяние горше собственного.
Тк-тк-тк, кто-то мерил шагами пол, метался, как зверь в клетке, не зная, где выход.
Он открыл глаза и некоторое время лежал неподвижно.
— Она тут, близко, — сказал он очумевшему от страха мальчишке. — Рукой подать. Ты ведь очень любишь свою рейну?
— Да.
— Жизнь за нее отдашь?
— Да.
— Это хорошо.
— Добрый сэньо… вы… вы демон?
Слабый лучик света дрожал и метался по серому кустарнику опор.
Как в аду.
Он усмехнулся.
— Если даже я и демон. Не все ли тебе равно?
Они долго ползли, извиваясь между тесно стоящими столбами, как два червя. Преодолеть расстояние, которое пешком можно пройти за пяток минут, оказалось непросто. Хавьер время от времени шипел, делая неловкое движение, пару раз даже всхлипнул.
Он мельком подумал, что надо было идти одному, но потом решил, что рейна может испугаться и не поверить, а раны… раны в молодом возрасте быстро заживают.
Над головами послышались голоса. В гулком пространстве под полом звуки разносились великолепно — как в трубе.
Он знаком велел Хавьеру не шуметь и вслушался снова. Один из голосов показался знакомым. Он слышал его в аэропорту.
— Рейна Амарела, я ничем не могу вам помочь, — утверждали наверху. — Я лицо неофициальное. Все возможное влияние я употребил на то, чтобы пробраться сюда.
— Зачем вы пришли? — сипловатый женский голос, очень усталый.
— Чтобы предотвратить большую беду.
Шаги. Скрип стула. Тяжелый вздох.
— Говорите.
— Рейна, вы в тяжелом положении, но разгуливающий на свободе наймарэ — это беда общая. Возможно, катастрофа. Вы не сможете явиться в срок и отпустить его. Буду честен: скорее всего, вас убьют до того, как этот срок настанет. Простите.
— Ничего.
— Услуги, которые я оказываю, не имеют ничего общего с мировыми катастрофами, Ваше Величество. Вы просили связать вас с Полночью, я выполнил вашу просьбу. Но теперь… обстоятельства изменились.
— Что я должна сделать?
— Подпишите это письмо. Вот, смотрите, здесь написано, что вы просите и приказываете наймарэ покинуть Серединные земли и удалиться к себе. Я передам вашу волю, и все закончится.
