Рамиро брел домой, немного одуревший от бессонницы и выветрившегося хмеля. Старый стал, степенный, отвык от ночных гулянок. Уже не студент, и даже не «молодой, подающий надежды». Он давно ничего никому не подавал.
Фоларийский табор на набережной, похоже, никогда не засыпал. А сейчас, пока город не проснулся, он распространился даже на проезжую часть — по пустой дороге бродили три черные лошади (хвост у одной был змеиный, очень длинный), поперек полос пешеходного перехода растянулся бурый, как бревно, утыканный шипами вурм. На той стороне улицы, под окнами домов, расселась на газоне пестрая компания. Рамиро остановился, разглядывая красивых фоларийских девок — водопады блестящих волос, перевитых тюльпанами (сорванных во-он с той клумбы и неувядающих в буйных гривах до самого вечера), голые руки, босые ноги с когтищами, цветастые шали, похожие на плавники… а может, и в самом деле плавники.
Напротив девиц — руки в брюки — покачивался на нетвердых ногах расхристанный студентик. Рубашка под пиджаком навыпуск, университетский значок на лацкане, кепка на затылке, под кепкой — встрепанные вихры. На губе — папироска. Полупьяный — или полутрезвый, явно пришел за дармовой любовью. А вон и приятели его стоят в отдалении, у витрин закрытого магазина, ждут результата переговоров.
Студенческие общежития тут недалеко, господа ваганты время от времени ходят на набережную за приключениями. Как правило, после хорошей гулянки — когда уже море по колено и хвост у дамы никого не смутит. Фоларицы дарили благосклонностью не всех и не часто, и если тебя обласкали вчера, то не факт, что вспомнят и обласкают завтра.
У студентика, похоже, не заладилось. Девицы смеялись, дразнились, скалили зубки, дергали его за рубаху и за брючины, но идти с ним не собирались. Одна, с зеленой, легкой как пух шевелюрой, разинула ротик и выстрелила в его сторону длинным ящеричьим языком. Парень сплюнул папиросу, ухватил ее за руку и потащил на себя. Хихикая, девица повалилась на траву, проехала пару шагов на животе, потом вдруг немыслимо изогнулась, поднимая в воздух ноги и таз, свернула гибкое тело кольцом, поставив ступни перед плечами — и студент от неожиданности выпустил ее. Грянул смех, остальные девахи, как по команде, опрокинулись, кувыркнулись назад, группа распалась, раскатилась клубками по газону.
Рамиро моргнул, в который раз пропустив метаморфозу — уже не девушки, а собаки кувыркались по траве, вскакивали на лапы и с лаем кидались на остолбеневшего студента.
Затрещала ткань, икра неудачника оголилась. Он очнулся, кинулся бежать, тяжело топая и мотаясь из стороны в сторону. А за ним, гавкая, подпрыгивая, крутясь колесом, катилась свора рослых дворняг, черных и шакальего окраса.
Приятели студентика тихо сгинули в переулке. Рамиро еще долго видел, как по аллее на той стороне дороги фоларицы гонят неудачника, перекидывая его друг другу, как тряпичный мяч. Ничего, парню полезно пробежаться по утренней прохладе, протрезвеет. И похмелье быстренько выветрится. А пара прорех на штанах и потерянная кепка — не самый плохой итог суточного загула.
Надеюсь, Ньету с девушкой повезло больше. Рамиро усмехнулся, покачал головой. Странный фолареныш. Так похож на человека, умеет жить с людьми, причем, не просто умеет, а осознанно научился. Похоже, Ньет поставил себе задачу влиться в человеческий социум и целеустремленно добивается ее.
Фолари — целеустремленно чего-то добивается?
Кто бы еще пару недель назад такое сказал — Рамиро б только отмахнулся. Не бывает. Фолари аморфны, инертны, фоларийский табор — не социум, это просто пена на прибрежном песке; единственное, что связывает всех этих удивительных, таких разных существ — вода. Когда-то, наверное, все было по-другому, иначе как бы им удалось построить Стеклянный Остров?
За спиной забибикало, мимо проползла поливальная машина. Собаки и лошади сопровождали ее, как дельфины сопровождают теплоход, весело прыгая в широком веере горизонтальных струй. Рамиро отступил к чугунному парапету набережной, но ему все равно окатило ботинки.
Рамиро шагнул из лифта на площадку, хлопая себя по карманам и пытаясь вспомнить, куда же дел ключи. И остановился столбом — на коврике под дверью, выставив острые коленки, сидел мальчишка. Сидел под его, Рамировой, курткой как под плащ-палаткой. Мальчишка поднял голову и шмыгнул носом.
— Ньет! Ты чего здесь сидишь? Почему внутрь не вошел?
— Ключи… вот, — парень стряхнул с плеч куртку и протянул ее Рамиро. Рука была ржавой по самое запястье.
Футболка оказалась залита пурпуром. Ньет снова шмыгнул носом, оттянул относительно чистый край и утер кровищу.
— Подрался? Кто тебя так? — Щелкнул замок. — Заходи. Давай в ванную. Сильно течет?
— Не… да не, я ничего… да все нодмально!
Рамиро втиснулся в ванную следом за Ньетом, подождал, пока алая струя в раковине порозовеет, сдернул с вешалки полотенце, намочил. Повернул чумазую рожицу к себе.
— Эдаким ударом убить можно, — пробурчал он, осторожно обтирая повреждения. — Во расквасили. С кем ты сцепился-то? Девушка цела? Сними футболку, вся мокрая. — Отжал полотенце, намочил снова. — Иди на диван и лежи, пока кровь не остановится. Голову откинь… вот так. И не опускай.
В комнате он скинул с дивана рулоны крафта и какие-то наброски.
— Ложись.
— Десиде дома, — невнятно сказал Ньет. — Да все со мной в подядке…
— Конечно, в порядке, иначе я бы скорую вызвал. Ничего, до свадьбы заживет.
— Это потом, в подту… зашел на чужую тедитодию. Один был…
— В порт шлялся… — Рамиро сел на край дивана, с силой потер лицо ладонями. — Я тут, понимаешь, ночь не спал, думал, Ньет парень шустрый, своего не упустит… Своего он не упустил, словил, ага. Разукрасили тебя на славу. Эх ты, герой!
Ньет зыркнул обиженно и натянул мокрое полотенце на физиономию. Рамиро зевнул, посмотрел на часы. Вытащил из нагрудного кармана пачку, вытряс на ладонь горстку табачных крошек, разочарованно посмотрел внутрь. Все папиросы он выкурил еще в кафе.
— В дом-то чего не вошел, под дверью сидел?
— Ключи… железные.
— А тряпкой прихватить? Не догадался?
Ньет поджал губы. Мокрые вихры торчали из-под полотенца. Ребра можно было посчитать даже сквозь грудные мышцы. Голая грудь бледная, узкая, в бурых разводах подсохшей крови. Красная кровь, самая на вид обыкновенная. И анатомия вполне человеческая. Если бы не когти…
— Мне к девяти на Журавью Косу ехать. Вот ведь черт, не прогуляешь, полосу рабочие оштукатурят — хочешь не хочешь, поезжай расписывать. А-а-а-ы-ы-ы-ы-ы-ы! — зевнул еще раз. — Ты лежи, спи давай. Я тоже два часика посплю.
Прежде чем рухнуть на два часика, Рамиро принес с антресолей плед и кинул мальчишке. Поднял край полотенца, полюбовался на распухший нос. Кровь остановилась. Вокруг правого глаза обрисовался лиловый ореол, сам глаз плохо открывался. Выглядел Ньет довольно жалко.
