– Теперь ничего не поделаешь, старик, – примирительно проговорил Егор.
Они замолчали.
– Пойду, – вяло сказал Илья.
– Ну, постой, расскажи толково – где встретил, о чем говорили!
Илья молча махнул рукой и, не глядя на друга, словно забыв о нем, вышел из комнаты и побрел к лифту.
– Я заскочу вечером! – крикнул вслед ему Егор.
Илья не обернулся.
* * *
C пяти часов он сидел на скамейке перед третьим подъездом нового высотного дома у дороги и ждал.
Cтало смеркаться. Истошно воя, к дому подползла мусорная машина. Илье со скамейки был виден лихой, сноровистый мусорщик с лопатой и шофер с лицом юного шаха. Облокотившись о дверцу, сидя в кабине, он бесстрастно ждал, пока мусорщик управится. Он был отстранен и от самой машины, и от людей, бегущих с ведрами, этот юный шах был непостижимо далеко, в другом измерении, из старой восточной миниатюры, и там, на воображаемой миниатюре, длилась охота юного шаха и золотой олень, сраженный царственной стрелой, в смертном изнеможении склонял к земле свои рога…
Все так же утробно воя, машина уползла к соседнему дому.
Илья почему-то считал, что Наташа появится со стороны дороги, но она вышла из подъезда – домашняя, в босоножках, бежевый плащик был накинут на плечи.
– Ну, – сказала она, подходя к скамейке. – Ну что, Илюша? Ну, сколько можно сидеть?
Илья сглотнул, поднялся и сказал хрипло:
– Наташа, зачем ты вышла замуж?
– Ты пьян? – страдальчески морщась, спросила она. – Что тебе нужно, Илья?
– Что ты наделала, дуреха! – тяжело дыша, тихо сказал он. – Почему не дождалась меня?
Он был готов к тому, что Наташа не захочет говорить с ним, уйдет, но она вдруг протянула руку и быстро оправила воротник его куртки. И снова, как утром, в грудь ему ударила тяжелая и теплая тоска – это был ее жест. Он вспомнил – этим движением десять лет назад она оправляла ему вечно торчащий воротник плаща.
– Ну, все, все… – торопливо и мягко проговорила она, оглянувшись украдкой на окна дома. – Иди, Илюша, теперь-то поздно все, поздно… Поздно себя мучить, иди… – и сама быстро пошла к подъезду, но внезапно обернулась и негромко, с напряженной улыбкой проговорила:
– А помнишь, как мы в степи ночью заблудились, когда к бабе Нюре поехали? Нас на рассвете в село Ванька Справедливый на тракторе вывез, помнишь? – она сказала это так, словно между ними не было ни десяти этих лет, ни мужа ее и двоих детей, ни его бездарной жизни.
В степи?.. Ночью?.. Нет. Он забыл. Но сейчас вдруг вспомнил побег из города и блуждание по ночной холодной степи, жадное молодое чувство голода и любви, огни пашущих тракторов, на которые они в конце концов вышли, и ласково подмигивающее лицо пожилого тракториста со странным именем Ванька Справедливый.
Он ужаснулся тому, что посмел забыть это, и вдруг с необыкновенной ясностью понял, что без Наташи забудет всю свою жизнь, сколько ни проживет, что надо спасать эту жизнь, а спасение – в Наташе.
Она вошла в подъезд. Илья бросился следом.
– Постой, Наташа, Наташенька, подожди, я прошу, прошу… – Он готов был лечь на ступеньки, чтобы остановить ее. – Как ты могла так быстро, так сразу, за месяц…
– Ах вот оно что, – сказала она, остановившись. – Вот ты зачем пришел! Самому себе доказать, что я во всем виновата, успокоить себя пришел, что не стою твоих переживаний, что я, вертихвостка, за месяц тебя из головы выкинула!
Она подошла к нему и негромко, внятно, словно стараясь, чтобы каждое слово запомнилось Илье, проговорила:
– Так нет же, вот ты живи и знай, что я тебя как сумасшедшая любила… Пока второго не родила. Долго любила, по инерции, наверное…
Она повернулась, чтобы уйти, но Илья, обезумев, чувствуя в голове и во всем теле колотьбу пульса, схватил ее холодные, забытые им руки, и стал судорожно целовать их, бормоча невнятно, не слыша самого себя:
– Уедем… уедем, Наташа! Забирай детей, уедем к черту, далеко-далеко, любимая моя, сердце мое, ненаглядная! Брось все, уедем… Забирай детей, уедем к черту!.. – Он хватал и целовал пустые рукава ее бежевого плащика, накинутого на плечи. Если б она позволила, он бы и босоножки целовал. Илья чувствовал, что сейчас упадет, просто сползет вниз, к Наташиным ногам.
Но она вдруг ахнула и резко оттолкнула его. Илья потерял равновесие и привалился к противоположной стене подъезда, к гремящим почтовым ящикам. Несколькими ступенями выше, плохо различимый в сумраке, стоял мужчина. Поняв, что его заметили, он повернулся и молча стал подниматься наверх. И Наташа, не глядя на Илью, так же молча заспешила за ним. Потом наверху хлопнула дверь, и все замерло.
* * *
Поздно ночью в дверь Семена Ильича позвонили. Кто-то ломился в квартиру, не отрывая пальца от кнопки звонка. Сонный, перепуганный, в нижнем белье, Семен Ильич выбежал в коридор и, не глядя в глазок, не пользуясь недавно искусно вмонтированным переговорным устройством, распахнул дверь. На пороге стоял бледный растрепанный Илья. Его замшевая куртка, испачканная в липкой грязи, оттопыривалась от двух бутылок водки.
– Узнал сыночка ненаглядного? – громко спросил он. – Вот пожаловал… Какой я раз у тебя? Второй? Третий?
Cемен Ильич отступил на шаг и, пытаясь совладать с трясущимися руками и нижней челюстью, выдавил:
– Илья!.. Что – бабаня?.. Мама?!
– Да не бойся, никто не умер, кроме меня! – так же громко сказал сын, заходя и закрывая за собой дверь. – Ну, что ты так перепугался! Я же говорю, никто не умер.
Отец все еще не мог прийти в себя. Босой, раздетый, топтался возле Ильи, не зная, что делать.
Илья снял куртку, увесистую от тяжести двух бутылок, и накинул ее на плечи отца.
– Я перепугал тебя… – с сожалением сказал он. – Ты уж прости, знаешь ведь, я – бесподобная скотина.
Он прошел в комнату и плюхнулся в кресло.
– Ты выпивши? – спросил Семен Ильич, торопливо надевая пижаму.
– Нет… Хотел надраться, да не получается.
– Неприятности? – сдержанно спросил Семен Ильич.
– Дай поесть, а… – попросил Илья. – Со вчерашнего дня не ел.
– Да господи, Илюша, что это с тобой? – Отец разнервничался, побежал в кухню делать яичницу. Илья остался сидеть в кресле, разглядывая комнату. Свою типовую однокомнатную квартирку неугомонный изобретатель Семен Ильич превратил в уникальное жилище. Двери здесь не открывались, а ездили, шторы поднимались и опускались, стоило лишь на кнопку нажать. Точно так же включались многочисленные лампы и бра. Мебель ездила на колесиках. Тахта и стол были вмонтированы в стену и при надобности откидывались. Нажав определенную кнопку, можно было, не поднимаясь с кресла, послушать органного Баха. Полочкам, антресолям, складным выдвигающимся ширмам не было числа. Работы по реконструкции квартиры не прекращались вот уже двадцать лет.
