Книга Вербовщик. Подлинная история легендарного нелегала Быстролетова, страница 66. Автор книги Иван Просветов

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Вербовщик. Подлинная история легендарного нелегала Быстролетова»

Cтраница 66

* * *

Сусловский ОЛП впечатлял внешней обустроенностью и порядком. Внутри зоны перед воротами располагался плац для развода рабочих бригад. Слева от входа тянулись мужские бараки. В центре красовался огромный цветник, рядом располагались два женских барака, далее – общелагерная кухня, дом-штаб и больница для персонала. На другой стороне зоны рядком стояли хирургическая больница, амбулатория, канцелярия медсанчасти, морг, баня. Для з/к имелась отдельная больничная зона с небольшим послаблением в виде собственного огорода. Разумеется, в лагере имелся барак усиленного режима и штрафной изолятор. За общим ограждением находились пекарня, автобаза, ремонтная мастерская, склады, клуб и жилье для вольняшек и лагерного начальства. Но и здесь царило то же презрение к человеческому достоинству, изнурительный труд и скудное существование, что и на других островках ГУЛАГа.

«На разводе вздумается лагернику крикнуть, что ему утром не дали хлеба или ночью не поставили латку на валенки, – и начальник грозно поворачивается к каптёру дяде Пете или завкухней дяде Васе и тут же требует объяснения, а если нужно, то немедленно сажает провинившегося в изолятор. Здесь во всём блеске видны гуманность и демократичность советских лагерей. Кончится развод – сытые и хорошо одетые дяди расходятся по своим теплым берлогам, полуголодные и полуразутые рабочие на десять часов исчезают за воротами в студеной мгле». [350]

Выход на сельхозработы давал лагернику шанс пожить – если повезет, можно стянуть морковку или пару картофелин. В больничный барак попадали те, кому совсем не повезло, – такие, случалось, умирали, не пролежав и трех суток. Взамен списанных прибывали с этапами новые з/к. Кто-то сразу зачислялся в «доходяги» в барак Быстролетова. Но и там было возможно продолжение жизни и чудесное излечение.

«Серые тени по очереди, кряхтя, поднимаются с пола и ковыляют к моему столу. Еще один… Еще… Каждый больной получал какое-нибудь врачебное назначение: оно необходимо психологически – это та соломинка, за которую хватаются утопающие… Начинается обход лежачих больных. Казак Буся, с коптилкой в одной руке и фанерным списком в другой, пробирается между лежащими первым… Найти пятьдесят больных в темноте нелегко: они совершенно равнодушны к окружающему, не отвечают на вопросы и все похожи один на другого, как однообразны и симптомы их болезни, или, лучше сказать, – состояния… Агонизирующих мы перетаскиваем на единственную вагонку, стоящую у двери, – там больше света и воздуха и никто не толкает. Закончив осмотр, мы моем руки и валимся на табуреты – выбраться на воздух нет сил. Так мы сидим, скрючившись, подпирая головы руками. Потом начинают возвращаться силы. Я диктую назначения и сам заношу записи в ученическую тетрадь – она заменяет истории болезней… Затем погружаюсь в канцелярскую работу: разношу на фанерки и дощечки множество данных; за ними – живые люди, это требует точности. Я царапаю списки на раздачу лекарств, на процедуры, на направление в больницы, а также ведомости на питание для двух кухонь (на больных и обслугу), заявки для каптерки и бани… Выхожу из кабинки. Перед бараком на скамейке сидит наша интеллектуальная элита, цвет и лучшие люди барака: бывший комдив Первой конной Майстрах, бывший посол в Бухаресте Островский, бывший секретарь посольства в Праге Щеглов и бывший командир подводной лодки Абашидзе – разные люди, теперь вдруг ставшие очень похожими друг на друга: у всех в глазах голод и вместе с тем страстное желание превозмочь унизительную животную тоску…» [351]

Быстролетов быстро понял правила лагерной жизни, сумел найти общий язык с уголовниками и штабным начальством, охранниками и хозяйственниками, – сказалось мастерство разведчика и понимание, что это – условие выживания. Он существовал на положении «придурка» – так на лагерном жаргоне называли зэка, принятых в обслугу, причем врачи и фельдшеры считались «придурками» довольно высокого ранга. И мог бы с выгодой использовать те возможности, что давало ему место, хоть немного, но возвышающее над общей массой заключенных. Но поддаться искушению для него было равнозначно поискам пищи на помойке, до которой опускались сломавшиеся. Он хотел выжить – но не потерять достоинство при этом, хотя лагерь постоянно требовал компромиссов с совестью.

«Каждое [из местных происшествий] могло бы потрясти свежего человека, на месяцы выбить его из привычной колеи, здесь такие события сыплются непрерывным дождем – минутами, часами, днями, годами. ‹…› Каждый может творить добро и зло в меру своих душевных качеств, и каждый действительно творил их, потому что лагерная жизнь – это предельно сжатый сгусток жизни вообще: там тоже существуют условия для свободного выбора». [352]

Для Быстролетова было важно не проникнуться презрением к тем, кто не выдержал и сломался. По возможности протягивать руку или слово помощи каждому, кто в этом нуждается. Ничего не принимать слишком близко к сердцу, но и не прикрываться броней равнодушия. Не сжигать себя ненавистью к мерзавцам всех мастей – уркам или негодяям «на должности», но противостоять им по мере сил. Знать и держаться своих – тех, кто старается в нечеловеческих условиях сохранить человеческое достоинство.

Как его однажды восхитил Майстрах! Бывший комдив принес проигранную в споре пайку, хотя Быстролетов позабыл про пари и отказывался ее взять:

«Я офицер! Не лишайте меня последнего, что осталось, – уважения к себе». [353]

Оставаясь атеистом, Дмитрий Александрович завидовал стойкости старика-священника из Бессарабии, трудившегося лагерным водоношей, – тот надрывался, таская тяжелую бочку, но верил: если ниспослано испытание, нужно его пройти, а «поить водичкой алчущих – это прекрасно, доктор!». Среди друзей Быстролетова был даже вор в законе, не способный на подлость, «за просто так» следивший за великой для работяг ценностью – продуктовыми посылками с воли.


«Он делает это только из человечества, как он говорит. – Странно. Человечный бандит. Разве такое бывает на свете? – На свете всё бывает… В этом-то вся загвоздка!» [354]

Быстролетов сорвался лишь раз, еще в Мариинском лагпункте: молодой зэка, которому он сочувствовал, украл у него начатую рукопись – чтобы наделать игральных карт на продажу, и фотокарточки жены – их потом нашли в уборной, разорванные на клочки. Лагерный авторитет, уважавший «дохтура», вычислил воришку и жестоко с ним разобрался. Быстролетов не препятствовал наказанию.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация