Но на Лубянке творилось что-то немыслимое. Новый начальник ГУГБ Фриновский на собрании партийного актива во всеуслышание назвал Артузова шпионом. Одного из создателей советской внешней разведки еще в январе 1937 года сняли с должности замначальника Разведуправления РККА и по указанию Ежова назначили научным сотрудником Учетно-регистрационного отдела ГУГБ. В ночь на 13 мая, сразу после злополучного собрания, его арестовали. На допросах в Лефортовской тюрьме Артур Христианович продержался две недели и в конце концов «решил встать на путь полного признания преступлений»: да, он шпионил в пользу французской, немецкой, английской и польской разведок (немцам «передавалось всё более или менее ценное») и активно участвовал в контрреволюционном заговоре внутри НКВД, который возглавлял Ягода.
Бывшие коллеги Артузова не знали о его показаниях, но ничего хорошего, разумеется, не предполагали. Когда оперативники пришли за Феликсом Гурским – начальником 10-го отделения ИНО, тот стремительно открыл окно своего кабинета и бросился вниз.
Люди Ежова теребили разведку выборочно: легального резидента в Берлине Бориса Гордона взяли вскоре после вызова в Москву, а Теодора Малли, вернувшегося из Англии, не тронули. Из Парижа отозвали и арестовали руководителя нелегальной резидентуры Станислава Глинского, тогда как Борис Базаров продолжал руководить разведсетью в Нью-Йорке. Начальник ИНО Слуцкий лишился помощника – майора Самсонова-Гольста, «уличенного» в шпионаже. По обвинению в шпионской деятельности забрали Карла Силли – начальника 1-го отделения ИНО, отвечавшего за Германию, Италию и Чехословакию.
17 июля 1937 года Игнатий Порецкий передал через парижское полпредство пакет в Москву.
«В ЦК ВКП. Письмо, которое я вам пишу сегодня, я должен был написать уже давно, в тот день, когда “шестнадцать” были убиты в подвалах Лубянки по приказу “отца народов”. Я тогда молчал, я не поднял голоса протеста и при последующих убийствах, и за это я несу большую ответственность. Велика моя вина, но я постараюсь ее загладить, быстро загладить и облегчить этим свою совесть. Я шел вместе с вами до сих пор – ни шагу дальше. Наши дороги расходятся! Кто теперь еще молчит, становится сообщником Сталина и предателем дела рабочего класса и социализма».
Адресат не затянул с ответом. Вечером 4 сентября неподалеку от Лозанны полицейские обнаружили изрешеченное пулями тело мужчины, в котором опознали разведчика-невозвращенца Рейсса.
Вальтер Кривицкий, опасаясь за свою участь, запросил у французского правительства политического убежища. Его заявление цитировали газеты:
«Встав перед выбором, идти ли мне на смерть вместе со всеми моими старыми товарищами или спасти свою жизнь и семью, я решил не отдавать себя на расправу Сталину».
[286]
Сразу два бывших куратора деятельности агента Ганса оказались «предателями». Вопрос о приеме в партию сразу завис – пока по формальной причине: минус одна рекомендация. Оформление звания тоже притормозилось. Тем не менее, Быстролетова привлекли к важному делу. Слуцкий по указанию Сталина формировал специальные курсы для подготовки разведчиков – Школу особого назначения НКВД. Пока готовилось ее открытие, опытные нелегалы составляли учебник, и Быстролетов написал две главы – «Конспирация» и «Легализация».
Знал ли он об убийстве Порецкого? Возможно, поскольку общался в Москве с Леппиным, причастным к организации покушения. Швейцарская полиция, расследуя убийство совместно с британскими спецслужбами, предположила, что Йозеф Леппин – по всей вероятности, агент Пауля Хардта, – выманил Рейсса на доверительную встречу в Лозанну. А утром 4 сентября сообщил ему телеграммой о переносе встречи на несколько дней. У НКВД нашлась другая приманка – Гертруда Шильдбах, давняя подруга Порецкого, которую сопровождал киллер с паспортом на имя Франсуа Росси. Они остановились в одном отеле и оба не вернулись в день убийства, бросив свои вещи. Леппин объявился в Лозанне утром 5 сентября и тем же вечером поспешно съехал из гостиницы.
[287] Это было последнее дело Пепика перед приездом в СССР.
В сентябре Быстролетов отдыхал в санатории НКВД в Хосте, а затем отправился в Карелию. Начальник ИНО готовил Ганса к новому заданию. Ему сделали паспорт на имя Джона Венто – уроженца Финляндии, гражданина Канады с 1913 года, женатого на Айли Венто из Чехословакии. Датой выдачи документа выбрали 28 сентября 1932 года. Отдельная запись сообщала, что у супругов Венто есть пятилетний сын Энсио. Фотография мальчика была вклеена в паспорт – как известно, семейные люди с детьми вызывают больше доверия. Личность господина Венто была удостоверена подписью сэра Брабазона, генерал-губернатора Канады (к тому моменту ушедшего в отставку).
«Так как паспорт, по которому мы должны были выехать в Японию и дальше, был канадский на имя инженера-лесовика, то нас отправили в Карелию для ознакомления с лесными разработками и заготовления фотографий, нужных для наших чемоданов при осмотре границы и на случай негласного обыска в гостинице, – объяснял Быстролетов в «Путешествии на край ночи». – Мы снимались на фоне леса и бревен в канадских костюмах, с канадскими газетами или с банкой канадских консервов в руках».
[288]
Однако в паспорте в графе «Профессия» на самом деле значилось «Художник», и Мария Шелматова, вероятно, должна была остаться в Москве (ведь она не могла взять с собой фиктивного сына). В повести «Залог бессмертия» представлена иная версия:
«Я получил задание – под видом голландца выехать с женой в Нидерландскую Индию, купить там плантацию и вступить в голландскую профашистскую партию, затем перебраться в Южную Америку и вступить там в местную организацию гитлеровской партии, а затем, как фанатичный последователь фюрера, явиться в Европу, где на случай войны с Германией меня свяжут с очень важным источником в генштабе вермахта. В моем присутствии доклад об этом назначении сделал Н.И.Ежову начальник ИНО А.А.Слуцкий… Ежов внимательно выслушал, взял синий карандаш, размашисто написал на первой странице доклада: “Утверждаю”, потом сказал мне: “Мы даем вам наш лучший источник. Цените это… О матери не думайте – мы во всём ей поможем. Спокойно поезжайте за границу. Помните: Сталин и Родина вас не забудут”. Обнял, три раза поцеловал в губы и щеки. Я вышел взволнованный и воодушевленный».
[289]
Но у ИНО не было агента в германском генштабе. Самый высокопоставленный источник служил в гестапо – начальником отдела контрразведки на военных предприятиях. Имелся ценный осведомитель в отделе связи министерства авиации – в чине обер-лейтенанта. Связи с берлинскими источниками успешно поддерживал нелегальный резидент Василий Зарубин. Да и могла ли маска художника из Канады служить надежным прикрытием для разведработы в нацистской Германии? Возможно, Джону Венто предстояло ехать в Англию? После отъезда Малли, а затем и Дейча лондонская сеть, состоявшая из нескольких ветвей, осталась без куратора; легальному резиденту – атташе полпредства СССР – было не по плечу взять ее полностью на себя.
