Конечно, студента-юриста не собирались сразу превращать в вербовщика. К Быстролетову присматривались – «подучим» растянулось на пару лет. А пока в ускоренном порядке оформили загранпаспорт гражданина РСФСР и обязали торгпредство в Праге официально взять его на работу. Став техническим секретарем редакции «Экономического бюллетеня», Дмитрий без особого трепета забросил учебу. За третий курс он сдал лишь один экзамен, и в октябре 1925 года был отчислен с факультета – вместе со Скачковым, тоже «неуспевающим».
[148]
Быстролетов не протестовал. Учеба, в общем-то, превратилась в бессмыслицу («Положение юристов катастрофично, – бил тревогу журнал «Студенческие годы». – Есть места, но иностранцев не принимают»), а у него уже имелось более чем ответственное дело. Но от публичной активности пока не отстранился. В 1926 году он был избран председателем Союза студентов-граждан СССР в Чехословакии и провел в Праге конференцию советских студенческих организаций за рубежом.
Товарищи не догадывались о его втором амплуа – также, как и о «специальной работе» Давида Штерна. Когда осенью 1925 года МИД Чехословакии решило выслать Штерна, то председатель союза Важенин отправил в ЦБ Пролетстуда разъясняющее письмо («Эта мера время от времени применяется к нашим активным товарищам») с просьбой «оказать содействие» своему заместителю по приезде в Москву.
[149] Но советское полпредство задействовало свои связи, и Штерн в итоге остался в Праге.
* * *
Новый секретный сотрудник появился у ИНО ОГПУ в Чехо-словакии как раз тогда, когда там разразился шпионский скандал.
В марте 1925 года в Пражском земском суде при закрытых дверях разбиралось дело группы лиц, обвиненных в разведывательной деятельности в пользу СССР. Главные подсудимые – бывшие офицеры российской армии Пиотровский, Пентко и служащая Министерства иностранных дел Червинка. Из десяти обвиняемых оправдали только двоих. Чешская разведка не ошиблась – действительно ликвидировала агентурную сеть Разведупра РККА. Куда конкретно тянулись ниточки, так и не вскрылось, но сути ситуации это не меняло.
Газеты публиковали статьи с заголовками вроде «Дипломатические шпионы. Когда будет очищена вилла Тереза?» (там располагалось представительство СССР). Полиция установила наблюдение за сотрудниками полпредства.
В ответ чехословацкому МИД вручались ноты о провокациях; полпред Антонов-Овсеенко в июле 1925 года провел пресс-конференцию, на которой заверил:
«Представительство ведет кропотливую работу в интересах культурного и экономического сближения обоих государств. Эта его работа абсолютно беспристрастна… Наше торговое отделение, вступая в контакты с промышленниками, руководствуется только торговыми интересами».
Однако в ноябре 1926 года у полиции все-таки нашлись улики против Давида Штерна, и по решению МИД его выслали из страны. В том же месяце вопрос о советском шпионаже был поднят в чехословацком парламенте, в Праге прошел митинг, на котором выступил бывший премьер-министр Крамарж. Полпредство отбивалось заявлениями о лживых наветах со стороны «известных общественных кругов, поддержанных русскими белогвардейцами».
[150]
Пока Быстролетов осторожно входил в новую роль, Центру пришлось защищать его от своих же. В марте 1926 года полномочное представительство ОГПУ Северо-Кавказского края поделилось с ИНО подозрением: сотрудник торгпредства в Праге Д.А.Быстролетов – по всей вероятности, внедренный агент и провокатор. Необходимо выманить его в Советский Союз, в Анапу, где и арестовать.
«Дело Быстролетова ведется ИНО непосредственно, – сообщалось в ответном письме, – а посему просим никаких репрессивных мер на случай его приезда в СССР не предпринимать».
Дмитрия не только «отмазывали», но и шифровали: факт его привлечения к разведке не раскрывался, вдобавок высказывалась просьба «в случае приезда установить за ним по возможности наблюдение, о результатах коего нас известить».
[151]
Первое задание, которое получил Быстролетов, оказалось категорически далеким от защиты завоеваний социалистической революции. Самсонов-Гольст поручил ему разузнать секрет изготовления обувного лака, используемого на знаменитой фабрике «Bata». Для проверки лучше дела не придумать: в случае неуспеха беда невелика, при удаче информация будет не лишней для развивающейся советской промышленности. Быстролетов свободно говорил по-чешски, благодаря работе в торгпредстве приобрел кое-какие знакомства. Поручение он выполнил и был ориентирован на техническую разведку. Как секретному сотруднику ИНО ОГПУ ему присвоили псевдоним «Ганс». Превращение состоялось.
Техническая разведка появилась в ИНО по инициативе Дзержинского, возглавлявшего в то время Высший совет народного хозяйства СССР. Во внутренних документах она скромно именовалась органом информации о достижениях заграничной техники. «Перечень вопросов для заграничной информации» в марте 1926 года был разослан по европейским резидентурам. Самой значимой операцией Быстролетова по этой линии стала вербовка источника на заводе группы «Škoda» – от него, к примеру, получили сведения о составе и технологии закаливания особо прочной стали для стволов скорострельных авиационных пушек.
Высшее образование он завершил экстерном, да и то скорее по служебной необходимости. Летом 1927 года Быстролетов поступил в Украинский вольный университет, где также существовал юридический факультет, и следующей весной получил диплом доктора права со специализацией во внешней торговле. В торгпредстве СССР его повысили в должности – назначили экономистом.
«Я вел двойное существование – скромного и нарочито незаметного экономиста в большом торговом учреждении и неизвестного со многими масками на лице, играющего на десятке невидимых сцен разные акты всё той же страшной трагедии смертельной борьбы между старым и новым, – рассказывал Дмитрий Александрович в «Путешествии на край ночи». – После нескольких успешных операций мы обнаглели, я стал выдавать себя чехам за проезжего американского дельца. Конечно, это было опасно в таком небольшом городе, но нам везло; я верил в себя, в свой ум, ловкость и смелость. Это было время напряженной работы и быстрого внутреннего роста; новые горизонты открывались там, где вчера всё казалось изученным, и вместе с тем по-прежнему ощущалась потребность в дальнейшей работе над собой. Иногда целые ночи я просиживал над книгами, а затем немедленно пожинал плоды своих усилий, и дни летели праздничные и желанные».
[152]
Летом 1929 года он на месяц уехал из Праги, получив отпуск, который провел у матери в Анапе. И снова не узнал, что бдительные северокавказские чекисты опять запросили Москву, не пора ли «принять меры к его секретному изъятию», а Центр ответил намеком – не лезть не в свое дело.
