– Тебе нужно что-то еще?
– Нет, – шепчу я.
23
События вчерашнего вечера преследуют меня, словно призрак.
Я всю ночь не сомкнула глаз и теперь расплачиваюсь за это. Мои веки кажутся свинцовыми. Они то открываются, то закрываются снова. Эвелин тоже спала мало, но это моя вина. Я всю ночь держала ее на руках, опасаясь, что Кейт или врач ночной смены нанесут мне неожиданный визит, отшибут мне мозги лекарством или украдут мою дочь.
Громко звонит телефон. Все мгновенно умолкают и смотрят на него. Риган, которая последние полчаса металась перед ним взад-вперед, бросается к нему первой.
В клинике две формы контакта с внешним миром: часы посещений и телефон.
Все – да-да, буквально все – готовы передраться за телефон. Помимо настольных игр и телевидения, здесь это самое желанное развлечение. Это бежевый настенный телефон. За эти годы его шнур натягивали столько раз, что он практически свисает до пола.
Зажав трубку между плечом и щекой и прислонясь к стене, словно девочка-подросток, разговаривающая со своим ухажером, Риган сладким-пресладким голосом говорит:
– Спасибо, что позвонили в отдел психического здоровья Фэйрфакса. Здесь мы не оправдываем убийство или даже мысли об убийстве, но врачи запихнут вам в горло такое количество таблеток, которым подавится даже лошадь. Чем я могу вам помочь?
Она пару секунд смотрит в пол, а затем закатывает глаза. Держа телефон подальше от себя и даже не пытаясь прикрыть динамик, указывает на Элис.
– Это тебя.
Элис встает. На ней нет лица.
– Это кто?
– Сатана. Он хочет знать, почему ты не сторожишь дверь в ад, – невозмутимо отвечает Риган.
Элис закатывает глаза, и Риган смеется. Вскоре по ее лицу текут слезы.
– Вот это прикол, так прикол. То, что мне было нужно… Самое то. – Она смотрит на новую девушку и театральным голосом кричит: – Стелла! СТЕЛЛА, это тебя!
Новенькая вскакивает со стула и хватает телефон.
– Боже. Я здесь, – шипит она, прежде чем поднести телефон к уху, и поворачивается лицом к стене.
Риган пожимает плечами и начинает кружить по комнате. Она всегда полна озорства, в глазах всегда задорный блеск. Но сегодня она вся какая-то нервная, всех задирает. Явно нарывается на скандал.
– Какая же тут скукотища! – драматично объявляет она, обходя столы. Кто-то из пациентов поднимает глаза, но в целом никто не обращает на нее внимания.
Она разворачивает стул, садится на него верхом напротив меня и указывает на стену.
– С этими часами что-то не так.
Медсестра даже не смотрит в сторону часов.
– Неправда, все так.
– А я говорю, что нет! Когда я вошла, было двенадцать пятнадцать. Я уверена, что прошло уже несколько часов, и что же? Они показывают только двенадцать двадцать!
Я вынуждена согласиться с Риган. Такое впечатление, что часы в насмешку над нами идут назад.
– Повторяю, с часами все в порядке, – отвечает медсестра. – А если тебе и вправду так скучно, почему бы не пойти в художественный класс. Он начинается ровно в три.
– Художественный класс? – Риган хлопает в ладоши и насмешливо улыбается медсестре. – Довольно вариантов! Я так взволнована, что сейчас нарисую единорога верхом на радуге.
Медсестра разворачивается на каблуках и уходит.
Мои глаза прикованы к лежащей передо мной книге. Последние сорок минут я раз за разом перечитываю одну и ту же страницу, ожидая, когда слова, наконец, соединятся вместе и я окунусь в прекрасный мир рассказа. Увы, этого не происходит. Над моей головой повисло черное облако, и оно отравляет мне настроение. Я хочу наброситься на любого, кто смотрит в мою сторону. Наверное, в моих собственных интересах – и в интересах всех вокруг – было бы остаться сегодня в своей комнате, но я не смогу усидеть на одном месте, даже если попытаюсь.
Обычно, когда у меня сдают нервы, меня утешает Эвелин. Я беру ее на руки и обнимаю. Но сейчас она впервые с одной из медсестер, и теперь я начинаю сожалеть о своем решении. Утром это звучало великолепно. Эвелин всю ночь проплакала, сколько бы я ее ни утешала. Как будто она тоже поняла слова Уэса, которые он бросил мне напоследок, и теперь тоже мне не доверяет.
Сьюзен, одна из добрых медсестер, предложила присмотреть за Эвелин. Она сказала, что иногда мамам нужно побыть наедине с собой. Я согласилась. Ее шок был очевиден.
Обычно я бы никому не позволила позаботиться об Эвелин. Но Сьюзен протянула руки, и я с предельной осторожностью вручила ей Эвелин. Почти сразу рев прекратился.
Тишина была оглушительной, и с тех пор единственное, что я слышу, это слова Уэса, гулким эхом разносящиеся вокруг меня:
– Что, если из нас двоих злодей в нашей истории – это ты… Что, если из нас двоих злодей в нашей истории – это ты… Что, если из нас двоих злодей в нашей истории – это ты…
Риган откидывается назад, пока ее стул не упирается в стул Ксандера. Причина его пребывания в Фэйрфаксе неизвестна. Знаю лишь, что он болтает практически со всеми и находится здесь дольше меня.
– Что ты делаешь? – спрашивает его Риган. Причем довольно громко.
– Спокойно читаю! – кричит он в ответ. – Тебе стоит как-нибудь попробовать.
– Ребята, – предупреждает медсестра. – Успокойтесь.
Риган ловит на себе мой пристальный взгляд. Ее стул с громким стуком приземляется на все четыре ножки. Я невольно вздрагиваю. Она кладет подбородок на спинку стула и в упор смотрит на меня.
– Что ты делаешь?
– Смотрю, как ты разговариваешь с Ксандером.
– И давно ты здесь? – ни с того ни с сего спрашивает она.
– Давно, – кратко отвечаю я.
– Сколько? – уточняет она. – Четыре года? Пять? Два? Назови примерную цифру.
Если это ее способ завязать разговор, ей нужно придумать что-нибудь получше. Во мне закипает гнев, умоляя выпустить его на поверхность. Но я изо всех сил стараюсь его подавить.
– Это так важно?
Я прикусываю язык, чтобы не сказать то, что мне известно, но о чем я позже пожалею. Очевидно, я не хочу разговаривать с Риган. Но она остается на месте и смотрит на меня.
– Как твоя дочь?
– Хорошо.
– Где она?
Я сажусь прямо и смотрю на нее.
– С няней.
– То есть Фэйрфакс – это не только психушка, это еще и гребаные ясли. Ну, кто бы мог подумать!
Я не отвечаю.
– Нам нужно в срочном порядке повесить снаружи табличку. Я ее так и вижу. – Она разводит руки, как будто между ними вот-вот возникнет радуга. «Фэйрфакс: пусть у ваших детей день за днем сносит крышу».
