– Тебя не было здесь все время. – Я начинаю мерить шагами комнату, всякий раз считая до двадцати пяти. – Я бы тебя увидела.
– Технически это неправда. Ты слишком многого не замечала.
Я останавливаюсь на полушаге. Наконец-то мы хоть в чем-то согласны между собой.
– Ты прав. Я действительно видела вещи не такими, какие они есть на самом деле.
Уэс щурит глаза и делает шаг вперед. Мой первый порыв – отпрянуть назад, но я вижу Викторию, дрожащую, втягивающую голову в плечи. Викторию, которая прячется в страхе. И я отказываюсь повторять прошлое. Если он сделает мне больно, я закричу, и появится кто-то из медсестер.
– Я кое-что вспомнила, Уэс.
Уэс смотрит прямо на меня. Он наклоняет голову набок и недоуменно смотрит на меня.
– Что именно?
– Вспомнила, как мы вечно ругались. – Я проглатываю свой страх. – И твое рукоприкладство.
Уэс хмурится.
– Я обращался с тобой, как с королевой.
– Нет, – яростно шепчу я.
– Я… – он делает шаг вперед, – никогда… – еще шаг, и он прямо передо мной, – …не делал тебе больно. Никогда.
– Неправда. Ты ударил меня вот здесь. – Я указываю на свою щеку. – И здесь. – Я кладу руку на живот.
– Что тебе говорит твоя докторша? – На мгновение часть яда, которым он когда-то брызгал в меня, вырывается наружу. Вспышка гнева, полные ненависти слова. Они были там всего секунду, а затем исчезли. Но я их увидела, и это самое главное.
– Она мне ничего не говорит. Она показывает мне…
Внезапно я умолкаю. Воспоминания создали трещину в маске Уэса. Я больше не вижу его в прежнем свете, а значит, не могу ему доверять.
– Что ты собиралась сказать?
– Это так важно? Ты же собираешься все отрицать.
– Конечно, это важно! Тебя пичкают ложью.
– Это не ложь! – кричу я.
Я обхожу кровать, стараясь держаться от него как можно дальше, и хватаюсь за край кроватки Эвелин.
– Тебе пора идти.
– Не верь им, Виктория.
– Уходи.
– Я остался верен тебе, когда все другие тебя бросили. Разве это тебе ни о чем не говорит?
– Уходи.
– Когда-нибудь ты пожалеешь обо всем, в чем ты меня обвиняла. Когда-нибудь ты поймешь, что в мире нет никого, кто любил бы тебя так, как я. – Он качает головой, глядя на меня со злостью и разочарованием. Он делает шаг мимо меня, и все мое тело каменеет. – Вместо того чтобы смотреть на меня, – говорит он, – посмотри-ка лучше на себя. Может, из нас двоих злодей в нашей истории – это ты. В конце концов, это ты заперта в психушке. Не я.
Как только он уходит, я пытаюсь закрыть окно. Начнем с того, что, по идее, эти окна невозможно открыть. А вот закрыть обратно – пара пустяков. Я изо всех сил кручу замок, но он не сдвигается с места. Отчаявшись, я делаю глубокий вдох и бьюсь головой о стену. Раньше этот человек был для меня всем, но теперь я вижу, что он моя ахиллесова пята. Я зажимаю уши и кричу.
Своим криком я бужу Эвелин. Она тоже кричит от страха, но я кричу громче.
В мою комнату вбегает медсестра и оглядывается по сторонам.
– В чем дело?
– Уэс был здесь.
Пара секунд, и на ее лице читается облегчение. Мне так и хочется встряхнуть ее, заставить ее увидеть правду.
– Виктория, его здесь нет.
– Да, но он был. – Я подбегаю к ней и хватаю ее за руку. Она пытается отдернуть руку, но я тяну ее к окну. – Он сбежал отсюда, и теперь окно не закрывается.
Она, наконец, выдергивает руку, бросает на меня колючий взгляд и осматривает окно. Я в ярости потираю ладони. Вопли Эвелин утихли. Хорошая мать утешала бы своего ребенка прямо сейчас, но эта потребность, эта навязчивая идея заставить кого-то поймать Уэса – она сильнее меня.
– Что ты сделала с этим гребаным окном? – говорит Кейт себе под нос. Она дергает за замок и, как и я, не может вернуть его на место.
– Я ничего не делала. Это он его испортил! – Я, улыбаясь, показываю на замок, и она смотрит на меня так, будто я действительно чокнутая, но мне все равно. – Теперь понимаете? Это мое доказательство. Он был здесь.
Медсестра опускает руки и пристально на меня смотрит. Я замечаю страх в ее глазах.
– Его здесь не было, Виктория.
– Неправда, он был! А теперь, наверное, стоит прямо под окном и ждет, когда ты уйдешь, чтобы снова проскользнуть сюда.
– Говорю тебе, там никого нет.
Она не понимает. Никто не понимает, и сколько бы раз я ни пыталась им это объяснить, они упорно отказываются слушать, что я говорю. Она возится с окном и через пару минут, в конце концов, запирает его. Она дергает за шнур, и жалюзи падают на подоконник, закрывая чистое черное небо и полную луну.
– Он был там всего несколько минут назад, – слабо говорю я.
На лице Кейт появляется жалость.
– Может, дать тебе что-нибудь, что поможет тебе уснуть? – Она протягивает руку и гладит меня по плечу. – Что ты на это скажешь?
Я вырываюсь из ее рук.
– Мне не нужны лекарства. – Меня так и подмывает сказать ей, что за последние несколько месяцев я не проглотила ни одной таблетки. – Мне нужно, чтобы вы все мне поверили.
Кейт пробует другой подход.
– Почему ты не ложишься? Может, если ты немного вздремнешь, тебе станет лучше?
– Я не ребенок. Вы не можете разговаривать со мной, как с малым ребенком.
– Виктория, ложись, или я позову доктора.
Перевожу: слушайся меня, иначе врач вырубит тебя снотворным.
Гнев гноится во мне, бежит по моим жилам, умоляя выпустить его на свободу. Но я медленно подхожу к кровати. Я ложусь в ту же позу, в какой была всего несколько минут назад.
Как? Как такое вообще возможно? Время тянется медленно, а потом – вжик – и в мгновение ока прошло. Я жутко устала, что меня принимают за чокнутую. Я устала от того, что все думают, будто я лгу. Лежа в постели, я знаю, что не должна отступать перед Кейт, но я слишком устала, и мне все равно.
Кейт подтягивает простыню к моему подбородку, как будто я ребенок, и механически улыбается.
– Хорошая девочка. Умница.
Я лежу неподвижно, как мумия.
– Я загляну к тебе через несколько минут.
Сегодня вечером она точно это сделает.
– Если завтра тебя это все еще будет беспокоить, возможно, тебе стоит поговорить с лечащим врачом, – говорит она.
– Может быть, – тупо отвечаю я.
Кейт идет к двери, но прежде чем выйти в коридор, оглядывается через плечо.
