Я не ответила Синклеру. Он посмотрел мне в глаза, затем отступил на шаг и коротко кивнул.
– Спокойной ночи, Виктория. – По его глазам было видно, что наш разговор еще далек от завершения.
– Спокойной ночи, Синклер.
Я проследила взглядом за тем, как он сел в машину и уехал. Я проводила взглядом задние фары, пока те не исчезли из вида. А когда повернулась, то оказалась лицом к лицу с Уэсом.
Я ахнула, схватилась за сердце и шумно вдохнула. В его глазах застыла злоба. По моей спине тотчас пробежал холодок страха.
– Где тебя носило? – Его голос звучал спокойно и так обманчиво мягко, что я поняла: он видел поцелуй.
– Уэс…
– Где тебя носило? – Он медленно надвигался на меня. Я отступила на шаг назад и быстро огляделась по сторонам. Стоянка была забита машинами, но все их пассажиры были уже давно дома. Впрочем, если закричать достаточно громко, возможно, люди меня услышат.
А может, и нет.
– Я пытался дозвониться до тебя сегодня вечером, но ты на фиг не брала трубку.
Мое горло как будто сжали тисками. Внезапно стало трудно дышать.
– Я была занята.
– Занята? С Синклером? Занята, трахаясь за моей спиной?
Я открыла рот, но Уэс меня опередил.
– Я должен знать, где ты! – крикнул он. – В любую минуту! – Он отступил на шаг, сцепил пальцы за головой и расхохотался, обратив лицо к черному небу. – Я звонил и звонил, а ты не отвечала.
Он нес околесицу, и мне было страшно произнести хотя бы слово. Умом я понимала, что имею дело с ненормальным. Утешай я его или зли, не имело значения. Он все равно психанет, несмотря ни на что. Я оказалась между молотом и наковальней.
– Ну ладно, ладно, – сказала я примирительным тоном, как будто разговаривала с ребенком, лишь бы его успокоить. Попытаться разрядить обстановку, а затем сбежать. – Извини, что не ответила на твои звонки, Уэс.
– Не извиняйся, Виктория! Ты моя жена. Моя! Я не должен спрашивать, чем занимается моя жена каждую гребаную ночь! – крикнул он.
– Уэс…
– Довольно разговоров!
Он приблизил ко мне лицо. Гнев так и рвался из него наружу. Я впервые поняла: то альфа-качество, которое казалось мне таким притягательным в самом начале, имело и обратную сторону, и теперь эта уродливая обратная сторона поднимала голову. В ней не было ничего притягательного. Она была страшна и опасна, я же не могла достаточно быстро уйти. Я сделала шаг вперед, но Уэс перегородил мне дорогу.
– Сначала ты заводишь речь о разводе. Затем заявляешь, что хочешь вернуться на работу. И вот теперь ты развлекаешься за моей спиной, превращаясь в гребаную шлюху. Что ты творишь, Виктория?
Его кулак врезался мне в живот так быстро и неожиданно, что у меня не было времени защитить себя. Я захрипела и машинально схватилась за живот. Уэс отпихнул меня назад. Я налетела спиной на машину, и на этот раз его кулак попал мне в ребра.
Когда мне было шестнадцать и я только начала водить машину, мой брат, дразня меня, сказал, что если мне понадобится защита, я должна зажать ключи вместе с цепочкой между пальцами и использовать их как оружие. Тогда я посмеялась над его комментарием, но теперь это была неплохая мысль. Я открыла глаза и, заморгав, пытаясь отогнать ослепляющую боль, увидела, что, увы, мои ключи лежат на земле и буквально просят меня поднять их.
– Виктория? – Уэс схватил меня за подбородок и вскинул мне голову, заставляя посмотреть ему в глаза. – Если ты оставишь меня, я убью всех, кого ты любишь. – Другой рукой он смахнул мои слезы. – Рене. Твою мать. Даже Синклера. Всех до единого.
– Зачем тебе это делать?
Он недоуменно посмотрел на меня, как будто я уже знала ответ.
– Потому что, если ты бросишь меня, что еще у меня останется?
Не добавив больше ни слова, он зашагал прочь.
На ум приходит жуткий образ: Уэс пожирает мое сердце. Он разрывает его на части, и я чувствую каждую слезинку, как будто она все еще прилипла ко мне.
Я знаю, это ужасно. Но куда хуже то, что это не так уж далеко от истины. Мы с Уэсом пожирали друг друга вместо того, чтобы друг друга поддерживать. Все, что мы знали, отвлекало нас. Продолжи мы этот путь, и один из нас будет мертв.
Не помню, как схватила ключи. Не помню, как села в машину. Помню лишь, как в итоге я рухнула на сиденье и вцепилась в руль, оплакивая то время, когда мы с Уэсом были счастливы вместе.
Мое сердце видело все это и прошептало мне: «Но Синклер Монтгомери целовал тебя. Синклер Монтгомери тебя трогал…»
22
Ноябрь 2015 года
На потолке пятно.
Оно нарушает его растрескавшуюся поверхность, и я машинально пересчитываю рассыпанные по нему перфорированные черные точки. Я лежу уже час, пытаясь сосредоточиться на чем-то другом, кроме страха, который нарастает внутри меня.
Кто я?
Кто я?
Кто я?
Я ненавижу человека, которого вижу в своих воспоминаниях. Мне мучительно оглядываться на них. Это все равно что лежать привязанной к операционному столу, пока с вас медленно сдирают кожу. Вы корчитесь от боли и кричите, моля о пощаде, но вас никто не слышит. Мне так и хочется протянуть руку в прошлое и встряхнуть свое бывшее «я». Сказать самой себе, что должна поступить иначе. Но не могу.
Я протираю глаза и глубоко вздыхаю.
Эта комната стерильна и кричит об одиночестве. Жесткие простыни царапают кожу, матрас скрипит каждый раз, когда я ворочаюсь. Подушка комковатая. После бессонной ночи моя шея затекла и болит. Как вообще я позволила этому месту стать моим домом?
Эвелин громко плачет, и я впервые не тянусь к дочери. Я оставляю ее лежать в колыбельке.
Бездушная мать. Вот в кого я превращаюсь. Но, даже признав истину, я все равно не пытаюсь загладить свою вину. Пусть полежит и покричит.
Мое сердце заморожено. Юная Виктория, ее боль так свежа. Так остра. Я задираю рубашку и смотрю на свои ребра, ожидая увидеть фиолетово-черные синяки.
Но их нет. Пальцы трогают кожу и смещаются влево. Я нащупываю то место, в которое он меня ударил. Я надавливаю на кожу, но чувствую только кость.
Ничего.
Но это было. Это и вправду было.
– Хорошо провела день, Виктория?
Я резко сажусь в постели. В противоположном конце комнаты, прислонившись к стене, стоит Уэс и с любопытством смотрит на меня. Я все еще не пришла в себя после сегодняшнего сеанса.
Мне меньше всего хочется его видеть.
– Как ты сюда попал?
– Я был здесь все время. Ты просто не слышала, как я вошел.
Он врет. Он врет, и мы оба это знаем. Его слова заставляют меня вскочить с кровати. Я дергаю себя за волосы и лишь в самый последний миг заставляю себя не разреветься от боли и отчаяния.
