Я улыбнулась, оценив ее попытку поднять настроение.
– Как долго он тебя обычно бесит?
Рене нахмурила брови.
– Это зависит от того, насколько я устала. То же самое касается и его. Но дольше всего?
Я взволнованно кивнула, как манны небесной ожидая, что она ответит мне.
– Я бы сказала, что, примерно, когда я открыла свой бизнес. Мы были женаты всего два года. Он сильно переживал, опасался, что я могу прогореть. Честно говоря, я тоже. Но я хотела хотя бы попробовать, посмотреть, есть ли у меня шанс. Мы рявкали друг на друга добрых два месяца, а потом однажды вечером он не пришел домой, и это было нашей проверкой на прочность. Мы приложили все усилия, чтобы преодолеть жизненные неурядицы и не переносить их друг на друга.
Два месяца. Мне два месяца показались бы прогулкой по парку.
– Судя по твоему лицу, это не совсем то, что ты хотела слышать, – устало заметила Рене.
Я тяжело опустилась на стул.
– На самом деле между мной и Уэсом все гораздо хуже.
– До какой степени?
– Если я расскажу тебе…
Рене подняла обе руки.
– Я никому не скажу. Обещаю.
Я кивнула и глубоко вздохнула.
– В последнее время Уэсу приходится несладко. Он пытается стать партнером, но это требует больше времени, чем он ожидал. Он постоянно работает сверхурочно. Мы почти не видимся, и это… напрягает. В прошлом году я думала, что рождение ребенка сделает нас счастливее, чем мы даже могли себе представить. Но этого не произошло. Я ушла с работы… Ради Уэса я отказалась от части себя. Он не хотел ребенка, но я убеждала его… Несколько раз он выходил из себя. Эти вспышки гнева случаются на ровном месте, когда я меньше всего их жду. – Я громко выдох-нула. – И каждая хуже предыдущей, и я больше не знаю, что делать.
Мне всегда казалось, что сказать правду – это все равно что вырвать больной зуб. Но в каком-то смысле я как будто сбросила с себя груз.
– Эти вспышки, – медленно сказала она. – Насколько они… сильны?
Вопрос был задан спокойно. Она не стала спрашивать меня, что называется, в лоб, распускает ли Уэс руки. Но это подразумевалось.
Я подавляла все плохое, что было между мной и Уэсом, и это медленно пожирало меня заживо. Я знала, что должна рассказать кому-то правду, но это было последнее, что мне хотелось сделать. Ведь кому, скажите, нравится обнажать свою боль и унижение! Это все равно что стоять голым перед чужими людьми.
Но Рене была для меня не чужой, и в глубине души я знала: если я хочу кому-то довериться, то этот человек – она.
Я встала со стула и повернулась к ней спиной. Рене недоуменно посмотрела на меня. Порой слова подводят вас. Вы просто не можете подобрать нужные, чтобы описать ситуацию или ваши чувства. И тогда их приходится демонстрировать.
Глядя в стену, я напомнила себе, что могу ей доверять, и подняла подол рубашки до плеч.
Я уловила момент, когда она все увидела, по тому, как она ахнула. Большинство синяков с вечера второй годовщины нашего брака исчезли. Но Рене увидела не синяк, а порез. Когда в ресторане Уэс ударил меня спиной о стену, я натолкнулась на край зеркала. Остался глубокий порез длиной около пяти дюймов.
Прошло всего несколько секунд, но мне их хватило. Я опустила рубашку и быстро обернулась.
На лице Рене был написан неподдельный ужас.
– Что это?
– Краткий обзор моего брака, – пробормотала я.
По ее лицу промелькнула искренняя боль.
– И давно это с тобой?
Я прислонилась к стойке и, пожав плечами, уставилась в пол.
– Не так давно.
– А точнее?
– Относительно… недавно, – пролепетала я, отказываясь думать о вспышках его беспричинного гнева.
– Это просто не похоже на него. Если честно, мне с трудом в это верится, – растерянно ответила она.
– Но это так.
Воцарилась напряженная тишина. Рене начала мерить шагами комнату.
– Это ненормально, – с жаром сказала она.
– Я знаю.
Она резко развернулась и в упор посмотрела на меня.
– Так ты уйдешь от него? – Я не ответила, и Рене не стала скрывать своего разочарования. – Виктория. Нет…
– Все не так просто, – пробормотала я, но даже для моих собственных ушей мой ответ прозвучал неубедительно. Да, я раскрыла толику правды, но я не была готова открыть ее всю. Как мне объяснить ей, что мой страх – это огромный, сильный зверь, живущий внутри меня. Он контролирует все, что я делаю, причем до такой степени, что порой я чувствую себя парализованной и запертой в собственном теле. Решения, которые я когда-то приняла бы в один миг, теперь превратились в тяжелые битвы, в которых мне, похоже, никогда не победить.
Я не могла сказать ей, что чувствую себя жуткой лицемеркой. Сколько раз я видела в отделении неотложной помощи женщин с подозрительными синяками и внимательно слушала, как с их языков слетала отговорка за отговоркой. Мне всегда казалось, что на их месте я не смирилась бы с насилием. Я бы ушла, потому что я была сильная. У меня было чувство собственного достоинства, и я знала, что заслуживаю большего.
И вот теперь я такая же, как они.
Будь у меня возможность найти каждую пациентку, которую я в свое время молча осудила, и просто сказать, что теперь мне стыдно, я бы это сделала.
– Послушай, можешь не говорить мне, что не так. Я сама знаю. Можешь не говорить мне, что я должна уйти. Поверь, что бы ты ни думала в эти минуты, я уже думала об этом тысячу раз.
Рене поджала губы. Я знала: ей хотелось сказать мне тысячу вещей, но она не сказала. За что я была ей благодарна.
Я резко оттолкнулась от стойки и поправила шорты.
– Мы можем оставить эту тему?
– Конечно.
Я схватила сумочку и зашагала к двери, лишь бы поскорее прекратить этот разговор.
– Виктория?
Я медленно повернулась.
– Это не твоя вина, – тихо сказала Рене.
Я подняла голову и сморгнула слезы.
– И если тебе когда-нибудь что-то понадобится, я на расстоянии одного телефонного звонка.
– Я знаю, – ответила я.
Она остановила меня, мягко взяв за руку. Но я все равно вздрогнула.
– Я серьезно. Я всегда готова помочь. Что бы ни случилось.
Когда люди первыми предлагают вам помощь, я верю, что они делают это искренне. Но и наивно. Очень легко раздавать обещания, не зная всей ситуации, и еще проще убежать, когда дело будет совсем швах. Но по взгляду Рене я поняла, она действительно готова помочь.
