– Хм, этот момент я упустила. Интересно, не правда ли? Его не интересуют малоценные сувениры, какие-нибудь мелочи на память, нет, он забирает все. Это жадность. Воруют, как правило, не из жадности, а ради выгоды. А ему важно обладать вещами, видеть их, прикасаться к ним, держать в руках.
Мира замолчала, посмотрела на доску для расследований.
– Он выбирает красивых женщин. Думаю, это для него самое важное. Должно быть, вначале он находит красотку, потом выясняет, замужем ли она. Причем супруги должны иметь немалое состояние.
– И без детей.
– Да, это еще один критерий. Возможно, потому, что присутствие детей осложняет задачу преступника, или…
– Он не хочет соперничества.
Мира улыбнулась.
– Вот именно. Скорее всего, он был не единственным ребенком и чувствовал, что его любят меньше остальных. Брат или сестра забирали то, что по праву принадлежало ему. Предполагаю, что он никогда не был женат, отношения с женщиной для него – поле боя. Еще одна маска. Он знает, как добиться желаемого, умеет притворяться и получает удовольствие от того, что ему удается дурачить окружающих. Его сексуальная жизнь весьма заурядна, если вообще существует. Ему необходимо насиловать, чтобы полностью разрядиться. Еще ему необходимо слышать, как жертва восхваляет его, необходимо показать, что он лучше отца, мужественнее и превосходит его как любовник. Сейчас он уже стал импотентом и способен на соитие, только если насилует женщину.
– А как насчет самоудовлетворения? – спросила Ева. – Он забирает у жертв вечерние платья. Может, переодевает дроида или еще как-нибудь извращается?
– Да, он вполне может получать разрядку, заново переживая предыдущий опыт, но желаемого достичь все тяжелее. Его возраст где-то между тридцатью и пятьюдесятью. То есть преступник достаточно взрослый, чтобы контролировать ситуацию. Он продолжит тщательно планировать нападения: не хочет, чтобы его поймали и остановили. Тяга к острым ощущениям будет нарастать, и промежуток между нападениями уменьшится.
– И он снова кого-нибудь убьет.
– Почти наверняка. В этот раз он не планировал убийство, но в следующий раз обязательно запланирует. Кончится тем, что он убьет обоих: и фигуру, замещающую отца, и фигуру, замещающую мать.
– Только если я не найду его раньше. Спасибо, теперь картина прояснилась.
– Вы не расскажете мне, что сейчас чувствуете?
Ева отвела взгляд от доски, посмотрела в светло-голубые глаза.
– Что?
– Ева, между тем, что произошло с вами, и нападением на Дафну есть явное сходство.
– Мне это не мешает. – Тем не менее она соскочила со стола, засунула руки в карманы, подошла к узкому окну. – Я не допущу, чтобы помешало. Да, я понимаю, через что прошла Дафна. Но я сейчас не та, что была несколько лет назад, меня не так легко выбить из колеи. Я справлюсь.
– Не сомневаюсь. Вы всегда были сильной. Даже когда вам было всего восемь лет, иначе бы не выжили.
– У меня осталось немало душевных ран… – Ева повернулась к Мира. – Впрочем, сейчас уже меньше, и в этом есть ваша заслуга.
– Благодарю. – Мира встала, взяла пальто. – У меня сегодня ранняя встреча, но если понадоблюсь…
– Спасибо.
Ева вновь посмотрела на доску расследования, внимательно изучила жесткое, красивое лицо Энтони Страццы, фотографию окровавленного изуродованного тела. Очевидно, он был тем еще сукиным сыном, но его убили, и убийцу надо найти.
Она не дрогнет и не сломается.
Почти сразу после того, как Мира, цокая каблучками, выпорхнула из кабинета, туда тяжело протопала Пибоди.
– Я договорилась о встрече с Невиллом Патриком у него в студии. Предложила пригласить и его жену, но он не хотел, чтобы мы вообще с ней разговаривали. Хотя, услышав, что иначе нам придется приехать к ним домой, пообещал уговорить ее прийти сегодня в студию.
– Это первая пара.
– Айра и Лори Бринкман предпочитают поговорить у себя дома, без посторонних. Сейчас они оба меняют свое расписание на сегодня, и кто-нибудь из их помощников свяжется со мной с минуты на минуту.
– Отлично. – Ева схватила пальто. – Пошли.
– Доктор Мира сообщила что-нибудь полезное для расследования?
– Она говорит, что у нашего убийцы комплексы из-за мамочки.
– Чего?
Стараясь не отставать от Евы, Пибоди заскочила за своим пальто в общий отсек.
– И из-за папочки тоже.
– Я не… Ох. – Лицо Пибоди сморщилось, пока она натягивала пальто. – Мира думает, что жертвы выступают как заместители родительских фигур. Фу, какая гадость!
– Это дает нам направление поиска. – Когда двери лифта открылись, явив взору толпу копов, Ева повернулась на каблуках и направилась к эскалатору. – Во всех трех случаях присутствуют проникновение в жилище, издевательства, чрезмерная жестокость. Причем в центре – изнасилование. Мамочка на самом деле может быть и мачехой, но все равно суррогат материнской фигуры вписывается в схему.
– Папочка еще раз женился, – подхватила Пибоди. – Молодая, высокомерная мачеха, и этот парень хочет ее заполучить. Ну или хотя бы разочек трахнуть. Или…
Ева перескочила на другой эскалатор, Пибоди последовала ее примеру и продолжила:
– А если это мамочка вышла второй раз замуж? И сынуля стал убийцей потому, что мамочке нужен был еще кто-то, кроме него?
Ева наклонила голову набок.
– Отличная версия! Либо одно, либо другое. Если Мира права, мы ищем мерзавца с комплексом Эдисона.
– Какого Эдисона? Томаса Эдисона?
– Кто это?
– Ну, Томас Эдисон, – объяснила Пибоди. – Он еще лампочку изобрел.
– Да нет же, при чем здесь лампочка?! Я говорю о том психе, который женился на собственной матери, а потом из-за этого страдал.
После секундного замешательства в мозгу Пибоди словно вспыхнула пресловутая лампочка.
– Это Эдип!
– Эдисон, Эдип, полип… какая разница?
Пибоди рассмеялась и тут же поняла, что странный разговор отвлек ее, и она едва успела перескочить на очередной эскалатор, который вел на два лестничных пролета вниз, в гараж.
– Вбей адрес студии, – велела Ева, садясь за руль.
Едва Пибоди запрограммировала бортовой компьютер, как Ева на огромной скорости выехала из гаража. Толкаясь в нескончаемом потоке машин, она вкратце пересказала Пибоди профиль преступника, который составила Мира.
– Я тоже думаю, что он одного социального круга с потерпевшими, – согласилась Пибоди. – Или вырос в той же среде, например, его родители служили в богатом доме и жили там.
– Тогда не исключено, что работодатели стали замещающими фигурами мамы и папы, а жертвы – суррогаты работодателей… Хорошая теория. Быть в мире богатых и привилегированных, но не принадлежать к нему. Злость копится и ищет выхода, и чтобы с ней справиться, преступнику нужна маска. Актерская игра. Неплохо.
