Губернаторы призваны были служить гарантами того, чтобы судебная система не становилась игрушкой в руках местных богачей и авторитетов. Императорским эдиктом устанавливалось, что «к обязанностям, лежащим на совести презида, относится следить за тем, чтобы могущественные люди не чинили обид низшим» (Дигесты, I.XVIII.6). Но из других законоположений, в буквальном смысле соседствующих с процитированным, явствует: судебная система оказывалась настолько несовершенной, что многие просто не могли не злоупотреблять этим обстоятельством. Стороны имели возможность безнаказанно выставлять лжесвидетелей или предъявлять поддельные документы в доказательство своей правоты (Дигесты, I.XVIII.6). Понятно, что в такой ситуации можно было подкупать и судей и свидетелей, тем более что последних достаточно было просто «убедить» не являться в суд.
Дошло до нас множество свидетельств и о злоупотреблении своим служебным положением всяческих сановников и военачальников, включая самозванцев, и о превышении ими своих полномочий. Такие могли и выдать себя, в том числе и в суде, за лиц более высокого сословия или звания, чем были на самом деле (Павел, Сентенции, V.XXV), и причинить малоимущим обиду, забрав последнее под предлогом, например, нужд армии (Дигесты, I.XVIII.6). Ну а в провинции даже самые мелкие чиновники регулярно творили произвол и самосуд, убивали, пытали, секли и бросали в тюрьмы римских граждан без оглядки на закон (Павел, Сентенции, V.XXVI). На самом деле должность провинциального наместника, похоже, прочно ассоциировалась с безнравственностью и продажностью — и чуть ли не символизировала предел морального падения. Ювенал, к примеру, едко советует амбициозному политику:
В день, когда ты правителем станешь желанных провинций,
Нрав свой крутой сумей обуздать, умерь раздраженье,
Алчность свою сократи и жалей союзников бедных:
Нет ведь у них ничего — только кости, даже без мяса.
(Сатиры, VIII.87–90)
[36]
Иногда плохое правление оказывалось скорее следствием банальной некомпетентности наместника и неэффективности административной системы, нежели результатом злого умысла. Плиний Младший, прибыв по назначению императора Траяна в Вифинию и Понт на пост наместника этой провинции, обнаружил, что во многих городах люди, присужденные к работе в рудниках или к арене, несут обязанности городских рабов (Письма, X.31–32). Сами формулировки ряда римских законов свидетельствуют об уровне компетентности судей на местах. Один гласит, что если из-за неопытности судьи человека приговорили к рудникам на неопределенный срок, то следует считать это сроком в десять лет (Дигесты, XLVIII.XIX.23). Другой обосновывает необходимость широчайшего применения процедуры апелляции тем, что это служит справедливости и заставляет судей набираться опыта (XLIX.I.1). Судьями назначались люди без юридического образования и даже безо всякой предварительной подготовки, хотя при судах числились и штатные советники, включая, вероятно, профессиональных юристов, к которым судьи могли (при желании) обращаться за консультациями. Поэтому, будучи любителями, они и допускали простейшие юридические ляпы и в толковании законов, и в определении меры наказания.
Интересный пример находим у Авла Геллия: он рассказывает о том, как сам однажды оказался в роли некомпетентного судьи. Истец требовал возврата денег, начисленных и выплаченных ответчику якобы по ошибке. Ни убедительного документального подтверждения, ни свидетелей факта выплаты он при этом представить не мог. «Но было про него известно, — вспоминает Геллий, — что человеком он был весьма достойным, отличавшимся известной и испытанной надежностью, и жизнь его совершенно ничем не была запятнана». Ответчик же, напротив, «не пользовался хорошей репутацией; жизнь его была постыдной и низкой: было известно, что его открыто уличали во лжи и он славится вероломством и обманом. Тем не менее вместе со своими многочисленными адвокатами он громко кричал, что [истец] должен доказать факт возвращения денег привычными способами, как то: записью расходов, банковскими счетами, предъявлением расписки, печатью на табличках, поручительством свидетелей». Однако репутацию к судебному решению в качестве обоснования не подошьешь, и Геллий обратился за советом к друзьям, более опытным «в деле судебной защиты». Те заявили, что адвокаты ответчика правы и иск следует оставить без удовлетворения, а ответчика полностью оправдать за недоказанностью вины. «Однако же, — продолжает Геллий, — когда я смотрел на обоих людей, один из которых был отмечен честностью, а другой — позором и крайне отвратительным, постыдным образом жизни, то никак не мог решиться на оправдательный приговор». И тогда, отложив продолжение слушания дела, Геллий отправился за советом к знакомому философу. Тот похвалил его за добросовестность, выражающуюся в желании изыскать возможность для вынесения судебного решения в пользу по всем признакам честного человека, и посоветовал за неимением свидетелей и документов судить по совести: «Итак, иди и окажи доверие истцу и осуди ответчика, ибо, как ты говоришь, они не равно достойны». Однако Геллий после немалых колебаний решил, что «вынести решение сообразно личным качествам, а не на основании имеющихся в деле доказательств» не вправе в силу молодости, и, по-прежнему не желая оправдывать общеизвестного лжеца, взял самоотвод, поклявшись под присягой, что дело ему не ясно (Аттические ночи, XIV.2.4-11)
[37].
Описанный Геллием случай замечателен тем, что допускает разные толкования. Можно интерпретировать его как показательный пример того, что римских судей личные моральные качества и репутация тяжущихся интересовали больше сухих фактов и объективных обстоятельств дела. Такой подход неизбежно приводил бы к фаворитизму в пользу тех, у кого социальный статус выше, а личных связей больше. Сам Геллий, правда, честно пытается отрешиться от личных симпатий и строго придерживаться фактов, но не затем ли он вообще описывает этот случай, чтобы подчеркнуть собственное превосходство над типичными судьями? Но ведь можно трактовать данный пример и прямо противоположным образом. Все фигуранты — и тяжущиеся, и адвокаты, и судья — полностью отдают себе отчет в том, что любое решение должно быть основано на неопровержимой доказательной базе. Субъективное мнение судьи о личных качествах сторон могло слегка поколебать чашу весов Фемиды в сторону более симпатичного с человеческой точки зрения персонажа (такое и в наши дни не редкость), но римское право само по себе никаких формальных поводов к этому не давало и предписывало судьям принципиально заботиться исключительно об установлении истины на основе фактов.
Дискреционные полномочия судей были весьма широки, что делало исход любого дела труднопредсказуемым, а личностный характер судопроизводства приводил к тому, что участники разбирательства всячески старались предугадать, чем оно для них обернется в итоге. Интересным документом, проливающим свет на восприятие людьми того времени судебных властей, является «Сонник» Артемидора Далдианского, датируемый II веком и предназначенный для истолкования тысяч возможных сновидений. В нем представлены самые разнообразные персонажи, события и явления из разных сфер римской жизни, а интерпретации снов построены по принципу уподобления друг другу различных лиц и предметов, — и судьям с правителями здесь достается изрядно. «Реки чистые, прозрачные и спокойно текущие к добру для рабов, для тех, кто под судом, и для отправляющихся в путешествие: они подобны хозяевам и судьям, так как делают, что им угодно, безнаказанно и по своему усмотрению, так как вода в них не стоит, а течет. Если же вода в них мутная и взволнованная, то это сулит недовольство хозяев и судей, а также препятствия к путешествию. <…> Реки бурно текущие означают неразумных судей, несносных хозяев и давку в толпе, потому что они шумливы и насильничают» (II.27). Артемидор, похоже, имел зуб на судебную систему. Если приснилось, что оказался гладиатором, бьющимся на арене, то это верный знак, что скоро предстанешь перед судом, и хорошо, если ты во сне был вооружен, поскольку оружие — бумаги и документы, которыми можно защититься (II.32). Ну а уж пригрезившиеся во сне «суды, судьи, судейские и законники предвещают всем тревоги, неприятности, безуспешные затраты и выявление скрытого» (II.29). А вот «ходить по поверхности моря» — добрый знак не только для того, кто мечтает безопасно покинуть морем родные места, но «и для того, кто ведет тяжбу, потому что он будет вышестоящим лицом над судьей и, естественно, выиграет дело; ведь море сходно с судьей тем, что с одними лицами оно обходится хорошо, а с другими — плохо» (III.16). Также иногда снится, что мочишься на окружающих. Как правило, это дурной знак, свидетельствующий о презрительном отношении сновидца и к законам общества и к людям, и ничего хорошего такие сновидения не сулят. Исключение же из этого правила гласит: «Однако ничто не препятствует людям, стоящим у власти, видеть во сне, что они относятся с пренебрежением к подчиненным» (IV.44)
[38].
