— Вот уж прямо… Многого ты не знаешь про свою госпожу, девочка. Да ладно тебе, ладно, — он примирительно воздел руки, глядя как исказилось лицо орчанки. — Кто за нее?
— Талита.
— Да ну? Вот повезло. Зови ее сюда.
— Знаешь, цвергольд, работать с тобой — истинное удовольствие, да простят меня сестры. Но разговаривать…
— Брось, Ларра. Тебя, помнится, саму было не заткнуть. Что с тобой стало?
— Повзрослела, — буркнула орчанка, прожигая карлика взглядом. Тот только вздохнул.
— Иногда я жалею, что Творец отмерил нам время такими разными стаканами. Ну, и не дал мне еще хотя бы метра росту.
— Захлопнись, — голос оставался суровым, но глаза Вольной потеплели. — Сиди тихо, я узнаю, захочет ли Талита лицезреть твою рожу.
Даже острые глаза Леморы не ухватили момент, когда Ларра сделала что-то со стеной, но внезапно в той появился ярко освещенный дверной проем. Растворив темный силуэт орчанки, дверь так же беззвучно и стремительно исчезла.
Лемора вытерла выступившие на заболевших глазах слезы.
— Дядька Карл…
— Нет, малыш, — тут же оборвал ее цвергольд, — все вопросы потом. Пока продолжай делать вид, будто тебя здесь нет. Но не отходи от меня ни на шаг.
Они едва присели на диван, когда комната вновь осветилась. Из сияющего проема высунулась орчанка и мотнула головой:
— Талита согласна встретиться. С тобой. А девчонку оставь здесь.
— Не могу, — заявил Карл. — Она — моя ученица. Перспективная.
— Ты ведь понимаешь, — нахмурилась Ларра, — что я могу проверить твои слова, причем быстро?
— Понимаю, — не моргнув признал цвергольд, — но попытаться должен был. Не хочу ее здесь оставлять.
— Да все путем, дядька Карл, — подала голос Лемора, — что мне тут сделается в пустой-то комнате? Переживу я без тебя оборот-другой.
— Я очень надеюсь, что меньше, девочка, — виновато проворчал Тронутый, жмурясь от яркого света. — Очень надеюсь.
Дверь вновь исчезла, отрезав Карла от пустой комнаты и оставшейся в ней альвини.
— Слушай, что вы с ней сделали? — Карл на мгновение остановился, изучая ставшую ровной стену с другой стороны. — Здесь же пять лет назад было здоровенное железное колесо, которое скрипело и кашляло, как старый дед.
— Магия, — лениво обронила Ларра. — Полозья и петли встроены прямо в стену и заряжены магами Земли и Воздуха. Сначала требовалось много энергии, но когда мы добавили преобразователь и охлаждающие трубки…
Уже двинувшийся было дальше карлик снова застыл, как вкопанный.
— Чи-иво? Так вот чем сейчас занимается Союз? А как же…
— Не нужно так орать. Прогресс не стоит на месте, Райнхольм, и как ты не пыжься, останавливаться он не собирается.
В коридоре было темно, лишь по краям застеленного железными пластинами пола змеились наполненные зеленым светящимся газом трубки. Яркости хватало, чтобы разглядеть дорогу, но стены — если они были — скрывались во мраке. Кое-где мерцающие линии гнулись или прерывались, отмечая повороты и перекрестки, но цвергольд и орчанка никуда не сворачивали.
— Но вы смешали магию и алхимию?!
— И что тебя удивляет? Если ты не заметил, Наука подчиняет один закон мироздания за другим. Если она обратилась к магии — значит, настала пора в полной мере использовать первоэлементы.
Стало светлее. Из мрака проступили высокие гладкие стены, в которых местами виднелись залитые непроглядной тьмой ниши и подобия дверных проемов.
— Вообще, я удивлена, — пробормотала Вольная. — Не думала, что ты — такой консерватор.
Борода Карла досадливо дрогнула, но ответить он не успел. Темнота окрасилась багровым, и они, наконец, свернули в другой коридор — короткий и залитый ровным красным светом. Он закончился тупиком, но цвергольд ничуть не удивился, когда часть стены отъехала в сторону и пропустила их в покои одной из самых преданных делу алхимии женщин Архипелага.
Лишенная, как и все Вольные алхимики, родовой приставки и фамилии, эта худая альвийка преклонных лет служила нынешней главе Союза так давно, так верно и так успешно, что личность следующей Файры не вызывала сомнений ни у кого из посвященных. Она была первой, кто не боялся мешать преданность Науке с бытовой смекалкой, и благодаря этому внесла немалый вклад в процветание общего дела, заслужив не только благоволение старой Файры, но уважение, — а кое-где и неприкрытую зависть — коллег.
При виде посетителей ее ресницы усталыми бабочками порхнули с глаз, открывая вошедшим взгляд, полный спокойного любопытства.
— Талита! — Карл придушил в зародыше нерожденный спор и радостно всплеснул руками. — Сколько лет, сколько зим!
— И не говори, Карл, — легкая хрипотца придавала низкому и все еще глубокому голосу альвийки какую-то таинственность. — Я уже начала тебя забывать.
— Да брось, — ухмыльнулся Карл, — мы же оба знаем, что это невозможно.
— Вот тут ты прав, — вернула улыбку Талита. — С чем пожаловал на сей раз?
Цвергольд немного замялся.
— Ты не поверишь, но с вопросами.
— И правда, верится с трудом. Никаких невероятных прожектов? Внезапных озарений? Великих идей? На тебя не похоже.
— Все меняется, Талита, все на свете. И, как я погляжу, не только у меня, — он потыкал пальцем куда-то в направлении двери, стараясь делать это не слишком резко. — Так уж вышло, что сегодня меня к вам пригнал не поиск ответов на вопросы вселенной, а обычная любознательность.
— Любопытство.
— Как скажешь. Вот оно и пригнало.
Губы альвийки смешливо дрогнули.
— Ну довольно, довольно вилять, Райнхольм. Помни, что я вижу тебя насквозь, и задавай свои вопросы.
— Легко. Вопрос первый. Давно ли Союз якшается с моими мерзкими родственничками?
— Что-о-о? — голос альвийки внезапно растерял теплые нотки и стал почти враждебным. — Ты в своем уме, Карл?
— В своем, но…
— Зато не в своем деле! Тебя это не касается.
— Талита, постой. — Тронутый успокаивающе выставил ладони. — Глазами лучше на врагов сверкай. Мы сколько уже друг друга знаем? Два десятка лет? Или все три? Я тебе хоть раз вредил?
— Так все же на свете меняется, правда?
— Уела, ничего не скажешь. Но послушай… говорю откровенно, от души — от твоих ответов зависит очень многое.
— Это не откровенно, цвергольд, это громко. Но я тебе все равно ничего не скажу… да подожди ты, — нетерпеливый взмах руки оборвал протестующую болтовню Карла, — дело тут не в доверии. Помнишь, я звала тебя в Союз?
— Ах вот оно что… — Тронутый против своей воли широко ухмыльнулся, но запястье альвийки снова нервически дернулось.
