Ты не хочешь по — хорошему, Аталина Баррет. Что ж… Тогда будет по моему.
…Шорн. Какого, интересно, Флемм вызвала её сюда? Тайран позвонила ей утром, ржала в трубку, как дура.
— Ты мне звонила, Аталь? Твой номер в памяти? Ну так приезжай, сучка, мне одиноко… Совершенно не с кем поговорить…
— Ты пьяная, что — ли, Тай? Или напудрилась? Чего ты ржешь, как ненормальная?
Флемм разрыдалась. Пообещав приехать, Аталина быстро собралась, нацарапала записку и села в лайр. Добралась она быстро — несколько часов и перед ней замаячили невзрачные серые строения. Шорн оказался крохотной пыльной дырой с единственным кривобоким магазинчиком, четырьмя улицами и паршивой гостиничкой с косой дверью и скрипящим полом. В этой гостиничке, в душном номере с узкой кроватью и полукруглым окном и жила Тайран Флемм.
— Дааа, — протянула Аталина, оглядываясь по сторонам — не балует он тебя.
Флемм сидела на скомканной, неубранной постели, уперев в несвежую простынь ноги в чёрных спущенных до колен чулках. Выглядела блондинка неважно — сорочка на ней была смята, одна тонкая бретелька сползла с плеча. В руке Тайран сжимала темную бутылку с узким горлышком.
— А он меня выгнал! — без всякого предисловия выпалила та — Херов мудак, отродье личинок… Хорошо, хоть денег сэкономила, пока жила с ним… О, Барреееет…
Тайран опять собралась залиться пьяными слезами, но Аталина остановила её, ударив по щеке.
— Ну — ка, прекрати истерику! Встань, иди в душ. И брось, наконец, бухать! Сколько ты пьёшь? Сколько дней?
Флемм спустила ноги с постели:
— Дня два… Может, три… Не помню.
Пока новая знакомая, икая и всхлипывая, полоскалась в душе, Аталь распахнула настежь окно, привела загаженный номер в относительный порядок и заказала кофе, холодную воду для питья и бутерброды. Никакой готовой горячей пищи в гостинице не оказалось, а ждать, пока повар раскачается, девушка не собиралась.
— Рассказывай, — велела Аталина, когда Тайран, выйдя из душа, со стоном растянулась в кресле — Зачем звала? Если поплакаться на свою дырявую судьбу, то я пас, Флемм. Если денег — то я тоже пас. Не дам.
Тайран стянула с пышных перепутанных волос влажное полотенце:
— Я скоро умру, Аталь.
— Да нет… " Пудренники " долго живут. Только язвами покрываются и гниют заживо.
Аталина встала. Подойдя к окну, посмотрела на улицу. Погода стояла ясная, небо было светлым.
" Корделл хватился, наверное… " — зачем то подумала она.
— Баррет, я ОЧЕНЬ скоро умру.
— Я это уже слышала. Удачи. Если увидишь Наблюдателей, передай им, пусть идут в задницу. У тебя все?
Она почувствовала, что теряет терпение. " Пудренные " они " пудренные " и есть.
— Тай, я примчалась, думая, что у тебя что то срочное! А у тебя обычный бред. Пей кофе, поешь и ложись спать. Больше я тебе ничем не помогу.
Флемм встала:
— Аталина, смотри.
Она растянула завязки халата. Опухоль была огромной. Она напоминала конгломерат верёвок, концы которых тянулись к низу живота, округлой левой груди и пояснице.
— Ого. — сказала Аталина равнодушно.
У Рэйза были подобные. У Флемм опухоль росла на боку справа, а у него — по всему телу…
— Она быстро выросла… — всхлипнула блондинка — За несколько дней. Бреайт увидел и прогнал меня. Сказал, что в его доме не будет падали.
— Правильно сказал. — кивнула Аталина — Он же тебя для размножения брал! А кого ты ему родишь в таком состоянии…
Флемм завязала халат и указала на стул:
— Садись.
Аталь села, внутренне готовясь услышать очередное нытьё. Но вдруг услышала совсем другое.
— Я тебе расскажу все, что знаю, Баррет. Мне все одно подыхать, хоть ты правду знать будешь… Кто знает? Может, по ту сторону и спишут Наблюдатели мои прегрешения за доброе дело? Держи вот…
Она выудила из — под подушки тонкую блестящую чёрную папку, небольшую — размером с конверт.
— Что это?
— Записи. Документы. Объяснения, почему долбаных оборотней тянет только к некоторым из нас… Таким, как ты, Баррет. Такие, как я — рожают. Такие, как ты…
Она не договорила. Рухнула вдруг к ногам Аталины, как срубленное дерево. В воздухе резко пахло ягодами. Штора на окне колыхнулась.
— Твою мать… — Баррет сорвалась с места и прижалась к стене, не сводя глаз с окна.
Не кричать. Не кричать! Аталина прислушалась. Потом, скользнув к окну, выглянула из — за шторы. Улица была пуста. Ни души. Ягодный запах слабел — все правильно, выстрел был один. Всего один. Будь их много — весь номер провонял бы сладостью… Как их дом в регионе. Тогда, давно. Очень давно.
В себя она пришла только в лайре. Как выбралась из номера, девушка не помнила. И как потом оказалась у небольшого, пропахшего тиной и травой болота… Память просто отказалась склеивать кадры событий в нужном порядке.
Несколько минут девушка сидела, тупо уставившись перед собой. Потом, понемногу приходя в себя, убрала мешающую ей папку из руки под сиденье, решив потом перепрятать. Корделл не следит за её вещами… Доверяет. Или ХОЧЕТ ПОКАЗАТЬ, что доверяет. Скорее всего — именно так.
Она задумалась, откинувшись на спинку сидения. Ещё несколько месяцев… И все. Свобода, свой дом где — нибудь подальше отсюда. И забыть все, как ужасный сон. Она выдержит. Это уже совершенно точно ясно. С каждым разом боль терпимее и терпимее, ощущения от близости ярче и…
Небо резко потемнело. Будто задернули занавеску. Ещё не понимая, что происходит, Аталина посмотрела вверх, сквозь мутно — прозрачную крышу лайра. И тут же рванула на себя ручку двери…
По крыше прошла трещина. Затем она отлетела прочь, повиснув на обрывках пластика, как на широких лентах.
Аталина вжалась в сидение, парализованная ужасом и раскалённым взглядом существа, разломавшего её ненадежное убежище.
— Что, Аталина? — звук голоса проник в мозг, парализуя мысли и способность сопротивляться — Не видела Хорсеттов так близко? Так посмотри…
Рука с загнутыми когтями сжала горло так, что душный предгрозовой воздух спертым комком застрял в груди, просясь наружу. Нещадно пахло горелой ягодной сладостью. Тело девушки инстинктивно дёрнулось, само по себе, стараясь защититься, желая продолжать жить дальше. В ладонь упал клинок, заявляя о том, что сдаваться рано.
" Есть только Вы, линара Баррет. И вы несёте смерть. "
Сталь клинка взвизгнув, прошлась по руке, сдавившей горло, рассекая броню. Неглубоко, все — таки не под силу было лезвию бороться с бордовыми пластинами, но достаточно для того, чтобы заставить сжавшую горло руку отступить.
— Придите в себя, Корделл! — крикнула Аталина.
